понедельник, 25 апреля 2022 г.

Арвен Раут: Память железа

Действие романа «Железная Ярость» Криса Райта разворачивается на планете Шарден в субсекторе Контакаал. Причем контекст ситуации Райт задает не в самом произведении, а в аннотации, где поясняется, что весь субсектор не первый десяток лет служит Слаанеш. И тут же резким контрастом встает Пролог, где гвардейцы с Шардена противостоят космодесантникам из Ордена Железных Рук, умирая с именем Императора на устах. Это первые страницы романа и они критически важны для понимания сюжета, ведь Райт сразу дает читателю ориентир – не все здесь такое, каким кажется на первый взгляд, и на каждую ситуацию есть как минимум две точки зрения.

Что касается базового сюжетного пласта, здесь все действительно просто. Кампанию по освобождению Контакаала из цепких (и влажных) лап Принца Удовольствий ведет Орден Железных Рук при поддержке Имперской Гвардии. Четыре клана Ордена планомерно зачищают периферию субсектора, действуя независимо. Боевая группа «Террито», освободив планеты Орентас и Валон, получила возможность атаковать столичный мир – Шарден.

Боевой группой «Террито» командует клан-капитан Арвен Раут. В его распоряжении Клан Раукаан – 136 космодесантников и 32 тысячи 451 человек вспомогательного персонала, все они базируются на пяти капитальных судах, которые возглавляет боевой крейсер «Калах».

Арвен Раут: Память железа

Также Рауту в этой кампании подчиняется контингент Имперской Гвардии под командованием лорд-генерала Раджи Нефаты общей численностью 127 тысяч воинов. Основу армии Нефаты составляет 126-й Ферикский тактический полк, плюс 2 воздушно-десантных батальона Харакона и семь батальонов тяжелой техники.

В кампании участвует и контингент Механикус, представленный в первую очередь боевым соединением Легио Асторум «Праксис» с четырьмя титанами – две богомашины класса «Гончая» и две класса «Владыка войны».

Всей этой армаде предстоит обрушиться на кластер Шарден Прим, который контролирует ядро субсектора. Однако кластер представляет собой колоссальную крепость, бомбардировка которой невозможна из-за прикрытия многослойными пустотными щитами, а лобовая атака практически гарантирует истребление наступающих сил. Это самоубийство даже для лорд-генерала Нефаты, про которого Магос Ис, координирующая действия Механикус в субсекторе, говорит следующее:

Длинный послужной список, отмечен семью благодарностями за выдающуюся службу. Есть записи о семнадцати операциях, проведенных при вмешательстве сил Марса, и техножрецы не выразили никаких жалоб. От себя добавлю, что меня восхищает его характер. Несколько раз в ходе предварительной подготовки он выказывал недовольство решениями Раута, а это, подозреваю, для обычного человека совсем нелегко.

Чуть позже, когда повествование ведется уже от лица Нефаты, мы понимаем, что все это правда и каждая благодарность заслужена лорд-генералом. Он боевой ветеран с двухсотлетним опытом и великолепный командир, который искренне заботится о собственных воинах, буквально о каждом бойце. Он искренне и безусловно предан Империуму, но еще больше он предан своим людям.

При этом Нефата не идеален. Война оставила на нем немало шрамов и если имперские технологии позволяют без труда продлевать жизнь смертных на века, то человеческий разум остается беззащитен перед неумолимым временем и ужасами космоса. Лорд-генерал страдает от бессонницы и подсел на транквилизаторы, хотя по сюжету романа мы не видим, чтобы это мешало ему принимать взвешенные решения и трезво оценивать обстановку.

Перечислять всех персонажей нет смысла, но важно упомянуть еще комиссар-генерала Славона Гериата, близкого друга Нефаты, который вместе с ним прошел ни одну компанию. По поводу взаимоотношений двух ветеранов достаточно привести единственную цитату:

Сторонний наблюдатель вполне мог бы посчитать, что эти двое непременно конфликтуют друг с другом, учитывая разницу их характеров и положений. И был бы совершенно неправ. По причинам, известным только им двоим, вот уже сотню лет они были неразделимы, словно две части одного оружия: рукоять и эфес, клинок и ножны, курок и ствол.

Первыми в Пепельных пустошах у Шардена Прим высадились Железные Руки. Они без труда захватили несколько оборонительных бункеров, которые защищали смертные, и спустились в сеть тоннелей под ними. Там Железнорукие обнаружили мутантов, но причиной их мутаций стала не радиация Пепельных пустошей, а порча варпа. После уничтожения чудовищ, Железный Отец Кхатир говорит Морвоксу, одному из главных героев книги:

Я верю, теперь ты видишь, почему эта работа не годится для смертных.

Это был ответ на ранее высказанные сомнения Морвокса в том, что захват бункеров и тоннелей под ними можно было доверить смертным. Замечание Железного Отца подтвердится для сомневающегося читателя ближе к концу романа, когда солдаты 126-го Ферикского тактического полка все же столкнутся с мутантами и демонами. Многие из них действительно сойдут с ума, и на фоне этого демонстративного эпизода становится понятно, почему Железные Руки старались оттянуть момент контакта смертных с порождениями Имматериума.

Арвен Раут: Память железа

Вообще, в романе несколько сюжетных линий, много напряженных сражений, интересных тактических маневров и эмоциональных эпизодов. Описывать их все излишне, поэтому я перечислю лишь основные решения клан-капитана Арвена Раута. Ведь сегодняшний разговор посвящен в большей степени этому персонажу.

Выше я отметил, что лобовая атака на Шарден Прим с любого направления была равносильна самоубийству. Однако именно это Раут приказал Нефате. Лорд-генерал пытался оспорить приказ, но Железнорукий, у которого большая часть тела уже давно превратилась в механизм, не воспринял эти попытки.

Нефате пришлось атаковать и его войска понесли колоссальные потери, в частности – при первом же штурме был полностью уничтожен 32-й Хараконский воздушно-десантный батальон. В это же время клан Раукаан под командованием Раута атакует Шарден Прим с противоположной стороны. Железнорукие встречают минимальное сопротивление, потому что атака всеми силами Имперской Гвардии вынудила защитников крепости переместить к месту штурма основные силы. Так Раут захватывает несколько ключевых точек и выходит к Капитолию, главному шпилю Шардена Прим.

Атака Нефаты захлебнулась кровью, но гвардейцы все же пробили стену и закрепились. Однако причиной тому стали вовсе не полководческие таланты лорд-генерала и не доблесть его бойцов (которая, безусловно, имела место, особенно среди хараконцев). Минимального успеха Гвардия достигла лишь благодаря шпионам комиссар-генерала Гериата, которые успешно основали несколько террористических ячеек внутри улья, и эти ячейки активизировались одновременно с наступлением Нефаты.

Многие читатели уже на этом моменте возненавидели Арвена Раута вместе с гвардейцами. Здесь Райт мастерски моделирует наше отношение к персонажу, намеренно показывая его механически-бесчувственным. Раут мало говорит, не проявляет эмоций. На протяжении почти всей первой половины романа мы видим его глазами Нефаты, максимально человечного персонажа, которому претит разбрасываться людскими жизнями, даже если это тактическая необходимость. Нефата импонирует читателю, потому что он великолепный командир, он защищает своих воинов всеми силами. При этом, как я отметил выше, он не идеален и имеет свои слабости. Это делает образ лорд-генерала еще более близким и понятным.

Раут же выступает его абсолютной противоположностью. Но больше всего Нефату (а вместе с ним и читателя) раздражает то, что клан-капитан игнорирует попытки понять смысл его приказов. Он ничего не говорит о своих планах, лишь посылает солдат Нефаты на бойню. Он ставит приказ утопить стены Шардена Прим в крови гвардейцев и… всё. Никаких комментариев, никаких чувств. Конечно, это довольно очевидный авторский ход. Если бы Раут проявлял эмоции и разъяснял лорд-генералу свои приказы, его облик воспринимался бы принципиально иначе. Но Арвен – плоть от плоти своего генетического отца.

Здесь мне вспоминается «Горгон Медузы» Дэвида Гаймера, где великолепно показана эта черта Ферруса Мануса. Ведь он вовсе не был бесчувственным, так могут утверждать лишь те, кто ничего не знает о Горгоне и строит свое представление о нем на чем угодно, но не на книгах по этой художественной вселенной. В действительности, Манус переживал, когда гибли его воины, его сыновья. Однако делал это по-своему, не считая скорбь достойной памяти доблестного бойца. Этот тезис отлично демонстрирует эпизод из романа Гаймера, где погибает пилот перехватчика Труракк:

Феррус Манус не стал скорбеть о павшем сыне. Он знал о сути произошедшего, слышал заключительную передачу воина. Последним деянием в жизни Труракк доказал свою силу, пожертвовав собой ради дела на глазах отца, и пристыдил всех братьев. Разве тут уместна родительская печаль?

Обращаю внимание – в этот момент Труракк пожертвовал собой, чтобы спасти смертных. И Манус видит в этом доказательство силы своего сына. Тут нет места гордости или печали, потому что Труракк знал – отец смотрит на него. Этого было достаточно им обоим. Эпизод указывает нам на невероятно тонкую, но мощную эмпатическую связь между Феррусом и его воинами.

Арвен Раут, безусловно, такой же. Но его глубинную непознаваемую связь с бойцами собственного клана я продемонстрирую позже. Сейчас важно увидеть его таким, каким его видит Нефата и другие офицеры. А видят его и других Железноруких так:

Они жили в молчании. Тренировались в молчании. И когда наступал момент, они шагали на поле боя в молчании, используя связь исключительно для передачи необходимой боевой информации. Когда Железные Руки шли на войну, единственным звуком, сопровождавшим их, было низкое гудение силовых доспехов.

Куда глубже Раута характеризует Магос Ис, которая всю книгу намекает Нефате, что нужно делать, но тот (воистину, плоть слаба!) видит в ее намеках совсем другое. Магос действительно хорошо понимает Железноруких. Сначала она говорит о них следующее:

Существует миф, слух, до сих пор расхожий на Марсе, что их примарх знал об этом недуге и желал излечить его. Я видела свитки, предположительно принадлежащие перу Ферруса Мануса, в которых ясно об этом говорится. Но кто докажет их подлинность? И даже если он намеревался что-либо предпринять, смерть настигла его раньше, чем он успел это сделать. И вот что мы имеем сегодня: Железные Руки больше не знают веры в заложенное в их генах совершенство.

Она имеет ввиду Свитки Неймереля, где Манус пишет о слабости своих серебряных рук. Он пишет о том, что эти руки – не его, они принадлежат врагу, которого он уничтожили своими настоящими руками, а значит – настоящие руки, руки из плоти, сильнее. Феррус видит слабость в том, что его воины стремятся заменить плоть механизмами, но понимает, что их взгляды нужно менять не сразу.

И тут становится очевидно, почему на самом деле Фулгрим любил (без экивоков) Горгона. Потому что они оба понимали, что такое совершенство. В романе Гаймера в какой-то момент это понял и Акурдуана, лучший мечник Детей Императора, Первый капитан легиона, один из Двух Сотен. Акурдуана, кстати, на Гардинаале погиб столь глупо, что мне кажется – это была лишь видимость, финт, скрывший побег ветерана, который устал от войны. Но сегодня не об этом.

Возвращаясь к Магосу Ис, позже она говорит Нефате о Железноруких:

Они понимают только жертвенность, долг и решительность. Ничего иного.

Жертвенность, долг, решительность – это же добродетели, не так ли? Но Арвен Раут понимает эти добродетели по-своему. Как и его отец тоже понимал все по-своему. Не хуже и не лучше других, но – иначе. И это понимание всегда ускользало от смертных. В таймлайне 40к ничего не изменилось. Раджа Нефата не понял Раута. Не понял, о какой жертвенности говорила Ис.

Арвен Раут: Память железа

Поэтому, когда Раут приказал смертным частям двигаться вместе с Железнорукими по подземным аркологиям к Капитолию, лорд-генерал увидел в этом очередной акт бессмысленной и беспощадной резни. То же он увидел в приказе атаковать основные укрепления на поверхности всей оставшейся у него бронетехникой. Направление в аркологии двух «Гончих» со стороны выглядело не менее безумным решением, ведь титаны, пусть даже самые маневренные и проворные, под землей теряли весь свой штурмовой потенциал.

Это переломный момент в сюжете романа, который уже давно перевалил за середину, и ненависть Нефаты к Рауту наконец выкристаллизовалась в открытое неподчинение. Ненависть читателя к Рауту тоже укрепилась достаточно, чтобы Нефату можно было не только понять, но и поддержать. А дальше происходит целая череда событий, которая меняет абсолютно все. Но прежде я хочу переместиться на многие века назад, в совсем другую часть галактики, и понаблюдать становление Арвена Раута, которое описано в романе «Око Медузы» Дэвида Гаймера. Это нужно нам для того, чтобы понять, как мыслит Раут и почему он поступает так, как поступает.

Мы знакомимся с будущим клан-капитаном, когда он уже неофит. То есть Арвен прошел отборочные испытания и получил некоторые органы Астартес. Процесс трансформации не завершен и он еще в большей степени смертный, чем транс-человек.

В первый раз нам показывают Раута во время Испытания Скалами Ораануса. Локация – заснеженная пересеченная местность, где постоянно бушует буря и видимость ограничивается десятиметровым радиусом. Меж скал выпустили несколько неофитов на разной стадии подготовки, их задача – нейтрализовать других испытуемых. Как – не имеет значения. У неофитов боевые болтеры, дробовики и ножи.

Арвен Раут действует расчетливо и эффективно. Он безжалостен и когда видит мертвого брата, «почти не испытывает угрызений совести». Почти. Вскоре оказывается, что брат жив, это была лишь уловка – он скооперировался с другим воином, чтобы одолеть Раута, который старше и сильнее их. Арвен едва не убивает Сарокка (имя брата), а затем наводит ствол дробовика на второго бойца – Хрисаара. Но не успевает выстрелить.

Болт-снаряд разорвался в лопатке Раута. Выстрел уничтожил легкое и основное сердце. Руку оторвало взрывом, развернув тело на девяносто градусов. Секундой позже Раут шлепнулся на землю, словно кусок мяса, отбитый бучардой, и неуклюже распластался, но тут же вскочил.

Видя, кто стрелял, Арвен мгновенно понимает, в чем на самом деле заключалось испытание. Стрелял сержант-наставник Тартрак, и у неофитов не было шансов:

Гнев распирал грудь Раута. Мы никак не могли пройти Испытание Скалами Ораануса – именно так оно было задумано изначально. Оно являлось ритуальным унижением, с Тартраком в качестве страховки.

В этом эпизоде Тартрак наставляет молодого Раута, говоря, что тот должен рассчитывать лишь на себя и что на войне нет правил. Сильный всегда побеждает. Но главный урок в другом:

Твоя неудача связана с вычислениями, неофит. Железные Руки никогда не вступят в бой, если не уверены в победе.

Эту истину наставники вбивали в головы новобранцев на всем протяжении их подготовки. Закалка тела постоянными испытаниями – лишь одна сторона, и не самая важная. Другая сторона – психоиндоктринация и перестройка сознания, они призваны искоренить эмоции, которые мешают воину трезво оценивать обстановку в бою.

Раут сам понимает, что если раньше их с Сарокком связывали родственные узы, теперь этого не стало. Но Арвен не жалеет. Ведь с самого начала это была сделка. Позже он поведает нам, что его родители не испытывали к собственным детям привязанности и послали их на испытания в Орден с единственной целью – если бы тем удалось стать воинам, клан, которому они принадлежат, получил бы торговые привилегии.

Для Раута «комфорт» и «пространство» были чуждыми понятиями. Даже в золотые времена, когда он был смертным, Арвен все равно не мог вспомнить ощущения полного желудка, мягкого покрытия или комнаты, в которой не стоял бы запах масла, пота и крови.

Таким образом, для Арвена Раута лишения не были испытанием. Испытанием стала цель. Он понимал, что у него отняли выбор, когда направили в Орден. Хотя в этом смысле ему повезло – лишь 1 из 1000 физически здоровых кандидатов на Медузе выбирался для внедрения первичных органов и прохождения второй серии испытаний. У остальных 999 вероятность отторжения генов примарха была столь высокой, что апотекарии Ордена считали попытку нецелесообразной.

Сам Раут удивляется, как при столь скрупулезном отборе Железноруким удается поддерживать численность Ордена. И тут не вполне понятно, в чем причина жесткой выборки – в генах Ферруса или медузийцев? Маловероятно, что проблема в Манусе, ведь его легион не проявлял генетических отклонений. Их склонность к киборгизации имела не физический, а идеологический, а затем и психологический источник. Однако к этому вопросу мы вернемся позже.

Так или иначе, Арвен Раут определил свою цель следующим образом – добиться уважения боевых братьев Ордена Железных Рук. Поэтому он делал все для победы, все без исключения. Суровая жизнь смертного и еще более суровые испытания неофита практически лишили его способности ощущать яркие эмоции. Это должно было подготовить его к любому варианту развития событий. И подготовило. Раут не удивился, когда его брат Сарокк оказался предателем.

Сарокк пронес оружие в комнату отдыха и попытался убить других неофитов. Ему помогла женщина-серв, которая оказалась членом Культа Смерти. Тут Арвен поясняет читателю:

Ходили слухи, будто в Землях Теней есть храм, отвергнутые верования которого основывались на том, будто примарх, вечный и спаситель, Феррус, бессмертный, собирал из этих падших безумцев армию душ. И когда настанет последний Черный Крестовый Поход, он поведет эту армию из загробного мира в бой.

Любопытный слух, учитывая сюжет «Повелителя Человечества» Дэмбски-Боудена, где Феррус Манус по воле Императора делает именно это – возглавляет армию мертвых, чтобы сдержать волну демонов, пытавшихся прорваться на Терру через Паутину. Вполне возможно, медузийский миф из 40к – это искаженный отголосок тех самых событий из 30к.

Но вернемся к Арвену Рауту. Он проходит основную серию испытаний и на ритуале инициации, который называется Железная Луна, выбирает нового неофита себе на замену. Неофита зовут Морвокс, тот самый, из романа Райта. Что касается Раута, то хотя тренировался он в клане Борргол, приняли его в клан Доррвок. А в «Железной Ярости», как я отметил выше, он будет командовать кланом Раукаан.

Это наглядно показывает нам, что кланы Медузы в 30к и 40к принципиально отличаются. В легионе кланы представляли собой независимые воинские группировки и легионеры из одного клана почти никогда не переходили в другой (все изменилось, когда большая часть легиона погибла на Истваане). В 40к хотя клановая система среди смертных на Медузе сохранилась, в Ордене кланы стали типовой тактической единицей по аналогии с ротами в других Орденах. Кланы делились на клавы, которые в свою очередь состояли из отделений.

Боевое крещение в роли скаута Раут и выжившие неофиты из его набора проходят на мире Теннос. Этот мир принадлежал Медузе, но был передан Марсу на 999 лет в обмен на десять пустотных барков, которые служили Железноруким флагманами и крепостями-монастырями. Теннос был одним из немногих миров, которому официально позволили изучать ксеносские технологии. И в какой-то момент скитарии подняли мятеж.

Арвен Раут: Память железа

Усмирить планету пришел крупных флот Железноруких при поддержке контингента Механикус, включая войска Ордо Редуктор. Группа Раута атаковала комплекс Локис-тета на пути к ключевому объекту – Локис-примус, где должно было развернуться генеральное сражение. Не буду описывать весь ход компании, тут важно отметить, чем завершилась сюжетная арка Раута. В финале романа он столкнулся с Альфа-пророком, который поднял восстание на Тенносе. Будучи ведущим диагностом, он изучал эльдарский артефакт Айоашар Азир, который был отравлен варпом. Порча коснулась смертного, дав ему уникальные силы – теперь он мог подчинять киборгов своей воле одним лишь словом, даже мыслью.

Но это не сработало на скаутах с минимальной аугметикой. Поэтому Рауту и его боевому брату Хрисаару удалось убить Альфа-пророка. Дальше мы встречаем Арвена в «Голосе Марса» Гаймера, где он работает на инквизицию, но эта история уже не столь важна для сегодняшнего разговора. Тут важно становление Арвена, которое он прошел в «Оке Медузы». Теперь мы можем лучше понять его поведение в «Железной Ярости».

Но прежде, чем мы вернемся к Шардену, хочу отметить, что образе Раута есть одна важная черта, которая сближает его с генетическим отцом, Феррусом Манусом. На протяжении всего сюжета «Ока Медузы» Арвен испытывает глубинную ярость и желание разрушать. Вот пример:

Раут не знал, откуда взялся этот гнев. Ему было все равно.

И еще один:

Что-то в Рауте перевернулось. Какое-то глубокое условное отрицание было отброшено, и на его месте он обнаружил ярость, десятилетиями подавляемую медузианскую ярость, которая хлынула в его вены.

Когда рядом с Арвеном сражается Кардан Стронос, на тот момент еще капитан, он видит проблему скаута и указывает на необходимость контролировать столь яркую эмоцию. Раут успешно учится это делать:

В нем вспыхнул гнев; он быстро распознал его, изолировал и запечатал внутри себя, чтобы ярость кипела там, незаметно.

А теперь цитата из «Горгона Медузы» Гаймера:

Он разъярился так, словно Рогал сейчас находился в зале. Примарх ощутил, что его руки раздуваются: металл нагревался от его гнева. С мастерством полубога, хорошо изучившего собственный разум, Феррус заставил себя подумать о другом брате и немедленно почувствовал, что успокаивается.

И еще один эпизод:

С тяжким гневом Феррус заметил, что его легионеры, проявив небрежность, не отключили больше десятка установок. От раздражения у него началась сверлящая головная боль.
Разжав мертвую хватку на подлокотнике, Манус потер лоб костяшками пальцев и глянул вбок. Там, на возвышении у трона, стоял Сокрушитель – огромный молот примарха. Направленное вверх эбеновое древко словно приглашало взяться за него. Оголовье, сработанное в форме орлиных крыльев, приковывало рукоять к базальтовым плитам пола.
У медузийца зачесалась ладонь. Живой металл на ней перекатывался, плавно извивался, словно клубок змей, и тихонько скулил. Жаждая уничтожить существо, которое так досадило его избранным сынам, Феррус расставил пальцы. Его кисть, скользнув по подлокотнику, почти коснулась древка Сокрушителя.

В «Оке Медузы» и «Горгоне Медузы» можно найти не меньше дюжины таких эпизодов с Раутом и Феррусом. Гаймер создал массу персонажей из легиона, а потом из Ордена Железных Рук, но только эти двое – примарх и его потомок, отстоящий от отца на десять тысяч лет, – имеют, на мой взгляд, слишком очевидное сходство, чтобы это могло быть случайностью.

Причем относительно их обоих, как я отметил выше, окружающие сильно заблуждаются. Нефата видит в действиях Раута пренебрежение человеческими жизнями, почти гордыню. Многие и Ферруса считали таким. Но Манус хотел командовать Великим Крестовым Походом совсем по другим причинам, это хорошо показано в его сольнике, хотя бы даже в диалогах с Акурдуаной. В «Оке Медузы» эту позицию хорошо описывает сержант Маарвук:

Только слабым нужно доказывать свою силу. Выпущенный в затылок болт прикончит противника так же верно, как и удар силовым мечом в лицо. Результат – это главное. Заботиться о большем – это гордость, а гордость – это слабость.

Результат. Вот, что было важнее всего для Ферруса. Результат был важнее всего и для Арвена Раута, истинного сына Горгона. Не было в этом никакой гордости, и глупо утверждать, что Раут для достижения поставленной цели использовал все методы. Он использовал САМЫЕ ЭФФЕКТИВНЫЕ методы, как и его отец. Это концептуально различные определения, которые не сразу улавливаются.

Арвен Раут: Память железа

А теперь пришло время вернуться к тому, с чего мы начали этот разговор. К освобождению Контакаала и битве за Шарден, где Арвен командует кланом Раукаан и в его теле почти не осталось плоти. Человека в нем тоже почти не осталось. Об этом нам говорит библиарий Телак в следующем эпизоде:

Железные Руки рассредоточились по всему лабиринту улья, и каждое отделение было занято своим делом. Если бы Телак захотел, он мог бы разумом узреть их всех, словно звезды, рассыпанные на небосклоне. Чем моложе был воин, тем ярче горела его искра. Ветераны ордена, такие как Раут или Кхатир, лишь тускло мерцали во тьме, подобно последнему отблеску лишенного энергии люминатора.
Он знал, почему все обстоит именно так. Быть может, только библиарии Ордена в полной мере сознавали ту цену, которую заплатили Железные Руки за свое стремление к физическому совершенству.

Похоже, вместе с плотью воины действительно теряли свое человеческое естество. Хотя в финале «Ока Медузы», несмотря на все испытания, психологическую подготовку и жестокие уроки Арвен все еще мог чувствовать что-то помимо гнева:

Взгляд Раута был прикован к морщинистой рубцовой ткани, которая прилегала к левой руке его брата.
Я сделал это.
Это похоже на другую жизнь.
Неуверенный проблеск тепла вспыхнул у Раута в груди при виде брата, живого и здорового.

Здесь он называет Хрисаара братом, имея ввиду боевое братство. Кстати, они оба потом пойдут служить к инквизитору. И это тоже важный факт. Ко времени Шарденской кампании Раут не понаслышке знал об опасностях варпа и особенно о том, насколько к этим опасностям уязвимы смертные. Именно поэтому на Шардене он не дал частям Нефаты штурмовать периферийные бункеры и как можно дольше удерживал людей подальше от Капитолия, где вероятность встретить мутировавших существ и демонов была наибольшей.

Вряд ли мы можем сказать, что Арвен здесь проявил заботу о смертных. Однако на первом этапе операции он бросил их в бой против других смертных, не более. И пока гвардейцы штурмовали Шарден Прим в лоб, умываясь кровью, Железнорукие фактически захватили половину улья, не потеряв ни одного воина, и открыли путь к Капитолию. Но Раут не остановился на перегруппировку, а приказал двум титанам и смертной пехоте двинуться вместе с воинами клана в аркологии, ведущие к центральному шпилю.

Вскоре становится понятно, почему Арвен так поступил. Вот как он сам объясняет свою мотивацию:

Гвардейцы лорд-генерала потребуются во время финального штурма Капитолия, чтобы Железные Руки не увязли в огромной массе вражеской пехоты. Как и прежде, людям придется принять на себя удар неприятеля, чтобы истинные воины смогли штурмовать вершину шпиля.

Это может выглядеть жестоко, особенно со стороны Нефаты, который не знал, в чем заключался план Раута на этом этапе. Арвен же стремился в минимальное время достичь выхода из аркологии, чтобы запечатать врата и оборвать приток демонов. Смертные не могли этого сделать. Но этого не смогли бы сделать и Железные Руки, если бы увязли в боях с ордами мутантов. У Арвена не было ни времени, ни возможности искать альтернативные пути, поэтому он принял, на мой взгляд, единственно верное решение: смертные связывают боем основные силы врага, что позволяет Железноруким прорваться к вратам.

Оба титана гибнут, как и тысяч солдат, а воины Раута закрывают ворота, однако это дает передышку гвардейцами, но не легионерам. Потому что время по-прежнему играет против имперцев. Благодаря библиарию Телаку Арвен знает, что в шпиле Капитолия вот-вот откроется варп-разрыв и планету заполонят демоны. Поэтому он спешит, иначе Империум потеряет Шарден, а освобождение Контакаала затянется на годы или даже десятилетия, отняв куда больше жизней.

«Подземная война» занимает немного места в тексте романа, но она насыщена событиями. Поэтому легко упустить один небольшой эпизод, когда Раут интересуется у библиария судьбой смертных частей и тут же посылает своих воинов им на помощь. Он ни в коем случае не собирался оставлять людей на поживу демонам и как только врата закрылись, Арвен развернул клавы, чтобы помочь гвардейцам.

Это важно потому, что он мог не рисковать своими Астартес и оставить смертных умирать, ведь они выполнили задачу и Раут больше не планировал их использовать в аркологиях. Однако же он так не поступил. Со стороны это выглядело следующим образом:

Потом вернулись Железные Руки, уничтожая все на своем пути, – зрелище не менее жуткое. Они убивали, убивали и снова убивали. Раньше Мариво готов был поклясться, что никто не выстоит в бою с демонами, но они смогли. Они выстояли, не отступив ни на шаг. Даже когда нечестивые твари рвали их священные доспехи на части и вонзали свои когти в оголенную плоть, они все равно сражались.

В этот момент у частей, которые находятся под землей, нет связи с поверхностью. Однако Раут заранее проинструктировал Нефату – атаковать шпиль всеми доступными силами. И тут, при всем уважении к лорд-генералу, он делает непростительную ошибку. видеть, глядя на Он не вникает в приказ. Не зная контекста ситуации, Нефата видит то, что привык Железных Рук. Он видит, как клан-капитан бросает его людей в бессмысленную атаку на стены шпиля, которые снаружи захватить невозможно. Войска должны двигаться по открытой местности в зоне обстрела мощных настенных орудий противника.

Раджа Нефата принимает решение не исполнять приказ. Вероятно, это происходит впервые в его карьере и выбор дался ему действительно нелегко. Предварительно он пообщался с Магосом Ис и Фриаксом Лопи, командующим боевым соединением Легио Асторум «Праксис». Как я уже отметил выше, Нефата неверно истолковал намерения Мехникус, посчитав, что они поддержат его в этом небольшом восстании. Также Нефата посчитал, что его поддержит старый друг комиссар-генерал Славон Гериат.

Безусловно, Арвен Раут многое не рассказал Нефате, что мог бы рассказать. Собственно, он вообще ничего не поведал лорд-генералу о своих планах. Но его мотив я уже пояснил: Раут отлично знал, что чем меньше смертные знают о демонах, тем лучше для них же. Для их разума и что важнее – для их дисциплины. Битва в аркологиях под Капитолием доказала справедливость этого суждения.

Нефата всего этого не знал и тут, на мой взгляд, уместно вспомнить начало боевого клича Железноруких: «Плоть слаба». Ведь именно плоть, смертный рассудок сыграл с лорд-генералом злую шутку. Нефата пытался хоть что-то вызнать у Арвена о его планах, а когда Железнорукий отказался комментировать свои действия, Раджа заменил факты (которых у него не было) собственными домыслами. Он сформировал ложное представление о ситуации и поверил в эту картину. Поэтому смог для себя оправдать прямое неподчинение вышестоящему офицеру во время военных действий.

Арвен Раут: Память железа

Раут, кстати, отреагировал на это стоически. Он не стал разносить все вокруг, только ударил железными руками по подземным вратам Капитолия. Затем происходит сразу несколько событий, самое главное из них – комиссар-генерал Славон Гериат, не уведомив Нефату, отстранил его от командования и повел войска в битву на поверхности. При этом он придерживался плана Раута, фокусируя огонь танков на установках фильтрации воздуха, размещенных на стенах. После уничтожения этих установок отравленный воздух Шардена начал проникать в Капитолий, заставляя все живое умирать в мучительной агонии. Это существенно облегчило продвижение Железноруким.

Кроме того, Валиен, агент Гериата, который все это время находился внутри Капитолия, сумел проникнуть в главный зал с Демон-принцем и взорвал устройство, вживленное в его собственную грудь. Демон-принца это не уничтожило, но привело к колоссальным разрушениям на верхних уровнях шпиля, убив бесчисленное множество культистов и отодвинув момент появления Разлома. Сюжетная арка Валиена вообще прописана великолепно. Причем интересен не только сам персонаж, но и то, кем он является. Валиен был не только агентом Комиссариата, но и Ассасином. Но не из Официо Ассасинорум, а из Талики, имперского культа смерти, о котором мы обязательно поговорим, но в другой раз.

Дальнейшие события нетрудно предсказать. Железнорукие, как и положено космодесантникам, превозмогают и добираются до Демон-принца, который контролировал Шарден и весь субсектор. Им оказался небезызвестный Юлий Каэсорон из Детей Императора. Который, само собой, не забывает упомянуть, что именно он сразил легендарного Габриэля Сантара на Истваане и что его отец убил генетического отца Железноруких. Но Рауту и его братьям плевать на слова демона. Они не могут быть уверены в них, но это не имеет значения. Воины даже не слушают Каэсорона, который за минувшие тысячелетия стал немыслимо силен.

Кстати, ранее в книге есть эпизод, когда Морвокс сражается с одним из демонов. Тот говорит, что общался с Фулгримом и видел голову Ферруса Мануса. По словам демона, голова до сих пор кричит. Однако мы как минимум из двух источников знаем, что это ложь. Во-первых, в аудиорассказе «Воитель» Джона Фрэнча Луперкаль общается с головой Мануса, которую ему принес Фениксиец. Точнее – с черепом, который вообще никак себя не проявляет.

Во-вторых, в «Возрождении» Ника Кайма приводятся сведения с так называемого Драорского обелиска. Согласно тексту обелиска, после Ереси Дорн и Жиллиман заключили договор с остатками Десятого легиона. Железнорукие согласились принять Кодекс Астартес и поклялись Империуму в верности, а взамен получили череп Мануса, который, по слухам, приведенным в «Оке Медузы», находится на родном мире Железных Рук. Собственно, как раз в Оке Медузы, так называется тайное хранилище под постоянно движущимися плитами разлома Фельгарри, к которому ведет Стеклянный Лабиринт.

Считается, что череп Ферруса Мануса лежит в самом центре Ока Медузы на диоритовом алтаре. Рядом с ним стоит Отец Хранитель, он не ест, не пьет и вообще не двигается, неся бессменную и вечную вахту подле черепа генетического отца ради никому не известных целей. Вообще, Отцы Хранители – это терминаторская элита Железных Рук, которые служат телохранителями лидеров Ордена. Они никогда не снимают доспехов и не говорят, у них нет имен. Никто не знает, сколько всего Отцов Хранителей и как ими становятся.

Но самое интересное, что Отцами Хранителями они называются в русском переводе «Ока Медузы». В оригинале этих терминаторов называют Helfathers, то есть Отцы Хель. Едва ли это совпадение, что запретные технологии кибервоскрешения, которыми владели Железнорукие времен Ереси, именуются Ключами Хель. Я уже выпускал отдельный подскаст по поводу Ключей Хель, так что повторяться не буду. Важнее, что в «Оке Медузы» Кардан Стронос не может отделаться от ощущения, что Отцы Хель мертвы внутри. Что это пустые оболочки, а не Астартес.

А в «Голосе Марса» это подтверждается напрямую, когда Кристос возвращает из мертвых сержанта Теларрха. То есть Отцы Хель – это действительно кибервоскрешенные. Павшие воины Ордена Железных Рук, к которым применили Эгиссинские Протоколы, Саркосанскую Формулу и другие технологии, которые Феррус Манус нашел во время Великого Крестового Похода, сохранил в инфоядрах нескольких своих крейсеров и запретил сыновьям даже вспомнить об этом. Тем не менее, как мы отлично знаем, в годы Ереси Железнорукие многократно «поворачивали» Ключи Хель, что позволило им малым числом уничтожить множество предателей.

Были, конечно, и последствия. Воины постепенно теряли воспоминания и свою личность. Они помнили только то, что должны убивать, мстить за погибшего отца. В конечном счете, после нескольких кибернетических возрождений они сходили с ума. Хотя на примере того же Крия (который был в Воинстве Крестоносцев) можно сказать, что как минимум первое воскрешение проходит относительно нормально – у воина возникают минимальные проблемы с самоопределением и в целом он адекватен.

При этом я уверен, что в «Оке Медузы» Гаймер не зря приводит нам ощущения Строноса от близости к этим созданиям. Выше я упомянул, что Раут удивлялся тому, как Ордену удается поддерживать численность. На Медузе небольшое население, а первичную выборку проходит один из тысячи. Испытания отсеивают еще больше неофитов. Арвен упоминает, что новый кандидат мог не появляться десятилетиями.

А в финальной части романа Харсид из Караула Смерти обращается Рауту:

– Лидриик говорил мне, что Железные Руки намеренно делают свою программу вербовки смертоносной. Я часто задавался вопросом: зачем?
– Чтобы побеждал только сильнейший, – автоматически ответил Раут.
– А может, для того, чтобы убедиться, что победителей не будет слишком много? Вы, Железные Руки, особенно разборчивы в войнах, в которые ввязываетесь, и я никогда не видел такого количества собранных в одном месте шпилек за выслугу лет, как за время моего короткого пребывания в вашем мире.

Похоже, у Железных Рук больше всего ветеранов среди всех Орденов. Мы могли бы списать это на то, что они искусны в киборгизации своих тел. А еще на то, что они действительно никогда не начинают битву, если всецело не уверены в победе. Однако упоминание Отцов Хель и сомнения Раута по поводу численности Ордена едва ли случайно приведены в одном романе. Полагаю, это попытка Гаймера исподтишка указать нам на то, что Железнорукие не просто используют Ключи Хель, а используют их довольно активно. Возможно, инквизиция об этом знает. Об этом не может не знать и Марс, потому что их представитель включен в Железный Совет Ордена. Почему же они молчат?

Арвен Раут: Память железа

Вероятно, по двум причинам. Во-первых, они считают Орден Железных Рук подконтрольным. По крайней мере, это касается Красной планеты, о чем нам красноречиво рассказывает другой упомянутый мною роман Гаймера – «Голос Марса». Вторая причина – Железные Руки лояльны и делают то, что нужно. Совращение Кристоса Сапфировым Королем стало ситуацией из ряда вон выходящей. Ведь Сапфировый Король был не просто демоном. Это существо родилось в момент смерти Мануса из разочарования Горгона и любви к нему Фулгрима.

Возможно, тот факт, что Железнорукие относительно часто воскрешают своих воинов, может объяснить нам довольно странное поведение некоторых из них. Например, в «Железной Ярости» Райта Морвокс и библиарий Телак показаны довольно живыми. Они мыслят, сомневаются. Морвокс, видя пренебрежительное отношение к смертным со стороны некоторых своих братьев, думает, что сходит с ума. Он понимает, что тоже однажды станет таким, но это неправильно. Ведь Атартес существуют, чтобы защищать людей:

Потом сородичи пришли за ним. Они ввели ему болеутоляющие средства, выправили руку и зашили рану. Уже неделю спустя он снова вернулся на пост, гордясь своим шрамом и болью, которая еще не прошла.
Время от времени, даже много лет спустя, он вспоминал те ощущения, что накатили на него до того, как ему помогли. Он помнил то странное чувство при виде разорванной кожи, алых мышц, сочащейся жидкости. Он не мог смотреть на них – ему сразу же становилось дурно. Но и отвести взгляд он тоже был не в силах.
И здесь, на Шардене, это чувство вернулось к нему с видом смертных солдат, идущих на фронт. Они восхищали и отвращали его точно так же, как и собственная сломанная рука в далеком прошлом.
«Я схожу с ума, – подумал он. – Мы живем, чтобы их защищать. Они есть Империум. Я схожу с ума…»

Даже Раут на удивление человечен, потому что хотя старается сдерживать свои чувства, его ярость – железная ярость – порой прорывается через холодную машинную маску. Особенно хорошо это видно в конце романа, когда ветеранов Железноруких охватывает праведная ненависть к засевшему в Капитолии демону. Но это касается не всех. Например, Кхатир вообще не выражает эмоций и мыслит принципиально иначе:

– Ты еще помнишь жалость, сострадание, – говорил Кхатир. – Ты смотришь на скот, вместе с которым нам выпало воевать, и ты скорбишь об их гибели. Ты хочешь поддержать их, рассказать, что мы делаем, помочь им понять нас. Но они никогда не поймут. Даже наши братья из других Орденов, те, кто служит столь же ревностно, как мы, не в силах понять нас.
Слушая Железного Отца, Морвокс чувствовал, как внутри у него все сжимается сильнее и сильнее.
– У них нет будущего, – снова заговорил Кхатир. – Во Вселенной для них нет места. Выживут лишь сильнейшие, а нет ничего сильнее машины.

Очевидно, что у этого Железнорукого большие проблемы. И я вполне допускаю, что это следствие кибервоскрешения. Потому что именно так «повернувшие Ключи Хель» вели себя во время Ереси (например, Кастиган Улок и команда «Упорного»). Они отрекались от своей человечности, превращаясь в бездушные машины разрушения. Гхолу – как их называли.

Однако Арвен Раут пусть и потерял львиную долю своей людской сути, заменяя одну часть тела за другой бионическими аналогами, все же не забыл, ради чего был перерожден на Медузе. Его отряд добрался до Юлия Каэсорона и вступил с ним в битву.

Для него, ветерана Железных Рук, взращенного в холодном и мрачном мире и одаренного генетическим наследием сурового примарха, из этого и состояла вся жизнь – из ярости и долга.

В момент схватки с демоном Раут больше не контролирует собственный гнев. Он использует его, чтобы исполнить свой долг – изгнать тьму и защитить этот мир. Некоторые из его братьев погибают, но Арвену удается сразить Каэсорона. Не знаю, как правильно это назвать – ирония судьбы, проведение или благословение Императора, однако Раут победил Юлия именно благодаря тому, что почти перестал быть человеком.

Демон разорвал грудь капитана, намереваясь уничтожить его сердца. В это мгновение он открылся для встречной атаки, отлично понимая, что никакой атаки не последует, ведь даже Астартес не может сражаться, когда оба его сердца мертвы. Но Каэсорон просчитался:

– Ты забыл, с кем сражаешься, сын Фулгрима, – сказал Раут, поднимая оружие высоко над головой. Вопреки ужасам последних дней, вопреки его собственной природе, губы командира Железных Рук сложились в хищную ухмылку. – У меня уже давно нет сердец.
С этими словами он опустил клинок, одним мощным ударом отделив голову демона от тела.

Дело в том, что у Арвена действительно не было сердец. У него почти не осталось биологических органов, он давно представлял единое целое со своим доспехом, о чем подозревал лишь библиарий Телак. Этот эпизод и вообще все эпизоды, где Железнорукие сражаются с мутантами и демонами, наглядно показывают нам, что концепция тотальной замены биологических компонентов механическими дает им преимущество в бою.

Но какой ценой? Ценой всего, без преувеличения. Любопытно, что Раут понял всю глубину трагедии своего легиона лишь спустя века бесконечных войн. Точнее – вспомнил. Вспомнил слова Железного Отца клана Раукаан:

Настанет время, когда твой разум смертного вернется к тебе, словно призрак. Он будет шептать на ухо, говорить, что ты превратился в чудовище. Хор тысяч голосов подтвердит это. И непременно наступит момент, когда ты будешь готов поверить им. В их словах истина, но ты должен отречься от них. Иной раз истина ведет к краху, и тогда мы обращаемся ко лжи. Мы верим, что некоторые должны обратиться в чудовищ, чтобы эта участь не постигла все человечество.

В каком-то смысле это справедливо для всех Астартес, ведь они все в той или иной степени жертвуют своей человечностью. Они не могут создать семью, не могут испытывать радость от самых простых вещей, они больше не люди, не в полном смысле. Но такими они и должны быть, иначе Империуму не выстоять.

Так что Юлий Каэсорон ошибся, когда сказал Рауту:

Мы оба больны, сын Ферруса, но лишь я понимаю это.

Сложно сказать, понимал ли сам Каэсорон суть своего состояния, но Арвен совершенно точно отдавал себе отчет, во что превратился и ради чего. Однако этого никогда не было недостаточно для победы. Необходима четкая иерархия и абсолютная исполнительность. Это еще одна мысль, которую Райт лейтмотивом протягивает через весь роман. Апофеоза она достигает в тот момент, когда комиссар Гериат ведет воинов Нефаты в бой, находясь на острие атакующего клина и отлично понимая, что вот-вот погибнет. Старый комиссар размышляет:

Дисциплина лежит в самой основе Империума. Все остальное – верность, рвение, долг, дружба, самоотдача – не стоило ровным счетом ничего без жесткого контроля. Комиссар прекрасно знал, что люди – капризный и изменчивый народ. Их нужно защищать в первую очередь от самих себя. Споткнулись – нужно помочь подняться. Сомневаются – направить на верный путь. Ошиблись – наказать.

В финале «Железной Ярости», когда лорд-генерал Раджа Нефата видит, что на самом деле происходит, когда он понимает, что Магос Ис имела ввиду совсем другое и не собиралась присоединяться к его мятежу, когда он осознает, почему Раут ничего ему не объяснял и почему отдавал эти жестокие приказы… Мир генерала рушится:

Нефата понял, что Раут был прав. Что-то жуткое ждало их в Капитолии. Железные Руки были готовы пожертвовать всем, чтобы уничтожить это, и они преуспели. Они с самого начала видели то, чего он сам увидеть не смог.

Затем Нефата проявляет слабость во второй раз. Будучи не готов понести наказание за свою ошибку, он снимает респиратор и вдыхает отравленный воздух Шардена, чтобы умереть. Так плоть снова доказала, что слаба…

Но, несмотря на успех Раута, мы говорим о вселенной Вархаммера, которая не подразумевает абсолютного торжества хоть какой-то идеологии или принципа. Поэтому роман Райта завершается тем, как Железнорукие планомерно зачищают Капитолий и весь улей. После изгнания Демон-принца влияние скверны исчезло и защитники больше не могли оказывать имперцам централизованное сопротивление.

Шула Хади, уроженка Шардена, которая сохранила лояльность и присоединилась к гвардейцам, заслуживает отдельного разговора. Но сейчас для нас важен лишь финал ее истории, который одновременно является финалом «Железной Ярости»:

– Я была с Алендом Мариво, гвардейцем. Мы оба сражались на вашей стороне.
Космодесантник оставался недвижим. Линзы его шлема алели в темноте. Он походил скорее на демона, нежели на ангела.
«Быть может, – пронеслось у нее в голове, – так и должно быть. Вдруг галактика уже настолько погрязла в страхе, что только такие воины и могут защищать человечество?»
Она решила больше ничего не говорить, а лишь опустила взгляд на лежащий на спусковом крючке палец монстра.
«И если это так, – думала она, – значит, мы уже обречены. Если это так, наше выживание уже ничего не значит».

Железнорукий убивает ее. Потому что у Ордена нет ни времени ни возможности проверить каждого, кто сейчас находится в городе, чтобы отличить невинных от тех, кого коснулась скверна. Так или иначе, Шарден пал во тьму и его необходимо очистить, чтобы семена порчи больше не могли взойти на этом мире. Тут в действиях Железных Рук нет ничего удивительного или из ряда вон выходящего, большинство Орденов космодесанта поступило бы так же.

Я привел этот эпизод по двум причинам. Во-первых, чтобы еще раз подчеркнуть – я не идеализирую Железноруких. Они действительно чудовища. И оправдывать их бессмысленно, они в этом не нуждаются. Их создали с единственной целью – защищать человечество от врагов, с которыми само оно справиться не может. Воины лишь исполняют свой долг. Но тут уместно вспомнить слова Гериата, который верно отметил, что иногда злейший враг человека – он сам. Поэтому людей Железнорукие тоже убивают, да. Невиновных? Здесь уже вспомним Dow:

Невиновных нет, есть ли разные степени вины.

Вторая причина, по которой я решил закончить сегодняшний разговор этим эпизодом, призвана напомнить всем, о каком мире мы говорим. Этот мир написан в жанре гримдарк и он не предполагает надежду. Он не предполагает счастливого финала, он не предполагает ничего, что могло бы укрепить нашу веру в… да хоть во что-то. Кроме того, что плоть все-таки слаба. Но деяния – вечны!

понедельник, 18 апреля 2022 г.

Посмертие в скандинавской культуре: Вальхалла, Фольквангр, Хельхейм

Вальхалла

Согласно эддическим текстам, Вальхалла – это локация в Асгарде, которой безраздельно правит Один. Она представляет собой огромный зал, стены которого составлены из исполинских копий. Копья упираются в золотые щиты, которые служат крышей Вальхалле. В зал ведут 540 дверей.

Во время Рагнарёка, когда Всеотец поведет свои дружины на битву с хтоническими чудовищами, сражаясь за судьбу всего мира, из каждой двери Вальхаллы выйдут по 800 воинов. Таким образом, войско Одина составит 432 тысячи бойцов.

Если понимать Старшую Эдду буквально, получается, место в Вальхалле строго ограничено. А понимать ее по-другому в данном случае сложно, иначе нет смысла в детализации вместо применения традиционных для скальдической прозы метафор. Однако нужно понимать, что на тот момент население Европы (всей Европы, не только Скандинавии) по разным данным составляло от 25 до 65 миллионов человек. Так что армия в 432 тысячи воспринималась как несметное войско, и должно было немало времени пройти, чтобы столько людей собралось в Вальхалле. Как раз до Рагнарёка.

Воины, оказавшиеся в Вальхалле, каждое утро облачаются в доспехи и идут сражаться друг с другом, зная, что смерти для них больше нет. После битвы павшие восстают, а раны живых исчезают. Все они садятся за огромный стол, установленный по всей длине Вальхаллы, на лавки, убранные кольчугами, и начинают пировать. Они пью мёд, который дает небесная коза Хейдрун, и едят мясо кабана Сехримнира.

Обращаю вниманию, в «Младшей Эдде» Снорри Стурлусона прямо указано, что мёд Хейдрун – это хмельной напиток, причем невероятно сильный по своему эффекту. Мясо Сехримнира готовит йотун Андхримнир в котле Эльдхримнир. Кабан настолько большой, что может утолить голод целого войска. Каждое утро Андхримнир закалывает его, но к следующему утру кабан снова возвращается к жизни и полностью восстанавливается, так что его опять можно готовить.

Коза Хейдрун и олень Эйктюрнир стоят на крыше Вальхаллы и поедают листья Лерада. Этимология имени козы доподлинно неизвестна. Обычно «хейд» переводят как «яркое небо» или «светлое небо», тогда как «рун» – это традиционный для древнескандинавского языка суффикс женского имени (например, Гудрун). Любопытно, что в «Песне о Хюндле» великанша Хюндла использует слово «хейдрун» («heiðrún»), чтобы оскорбить Фрейю, поэтому некоторые исследователи полагают, что это слово переводится как просто «коза».

С этимологией имени оленя Eikþyrnir тоже все сложно. По версии Анатолия Либермана, в ранней скандинавской мифологии, которая практически не дошла до нас, небо («хейд») по сюжету некоего мифа было разделено на верхнее «эйктюрнир» и нижнее «хейдрун». Но если с Хейдрун есть хоть какие-то версии, то что означает основа «тюрнир» в имени оленя – нет даже гипотез. Хотя по версии того же Либермана, слово может переводиться как «колючий кустарник». Возможно это кеннинг оленьих рогов.

Но самое интересное в этой истории – древо Лерад («Læraðr»). Большинство исследователей (например, М.И. Стеблин-Каменский) отождествляют Лерад с Иггдрасилем, хотя нет источников, которые подтвердили бы, что это действительно одно и то же дерево. Тем не менее, версия закономерна, потому что слово «лерад» имеет два вероятных перевода. Первый вариант – «устроивший предательство» или «нанесший вред». Под этим может подразумеваться акт самопожертвования Одина, когда он пригвоздил себя копьем к Иггдрасилю.

Второй вариант перевода – «дарующий защиту». Согласно Джону Линдоу, эта версия может указывать на позицию в скандинавских эсхатологических мифах самого Иггдрасиля или Вальхаллы. Ведь Лив и Ливтрасир, единственные люди, пережившие Рагнарёк, укроются в роще под Иггдрасилем. Что касается Вальхаллы, то ее воины выступят на защиту Девяти миров.

В «Младшей Эдде» также указано, что за столом павшим воинам прислуживают валькирии. Те самые, которые доставляют их в Чертоги Одина (подробнее об этом позже). Валькирии подносят воинам еду и питье, но не более. Ни в одном из источников не указано, что между воинам Всеотца и валькириями есть более тесные отношения.

О Вальхалле мы знаем из целого ряда источников. Основные – Старшая Эдда и Младшая Эдда Снорри Стурлусона. Также зал Одина упоминается в Круге Земном и Эйриксмол, анонимном стихотворении Xвека, которое посвящено норвежскому королю Эйрику Кровавая Секира. Теперь рассмотрим этимологию слова и подробнее пройдемся по указанным источникам, чтобы понять, кто и при каких обстоятельствах может претендовать на посмертие в Вальхалле.

Валгалла (1905) Эмиля Доплера

Этимология

Древнескандинавское слово «Valhǫll» – это имя существительное, образованное сращением основ: «Valr» переводится как «убитый» (не просто «мертвый», а именно «убитый»), тогда как «hǫll» означает «зал».

Слово «valr» имеет множество родственных форм в других германских языках, например, «wæl» на древнеанглийском означает «бойня, резня», а «wal-dād» со старосаксонского переводится как «убийство». Все эти формы произошли от протогерманского «walaz». В древнескандинавском языке много слов, которые используют эту форму в составе. Например, валькирия («valkyrja») буквально переводится как «павших подбирающая».

Слово «hall» присутствует в современном английского без изменений и даже сохранило исходное значение. Оно произошло от протогерманского «hallō», что значит «большое крытое место». Любопытно, что от этого же слова произошло название другого места, о котором мы сегодня поговорим. Это место называется Хель («Hel») и предлагает умершим альтернативный вариант посмертия.

Хотя традиционно слово Вальхалла переводят как «зал павших», существует другая точка зрения. По версии Рудольфа Симека, «hǫll» в слове Вальхалла может происходить от «hallr», что значит «скала». Эта гипотеза подтверждается тем фактом, что в шведском фольклоре несколько мифических гор называются Вальхалла и все они описываются как обитель мертвых. Так что возможно изначально Вальхалла располагалась не на вершине Иггдрасиля, а в горах или даже под землей и являлась хтонической реальностью.

Гюльви перед Одином (1908) Джорджа Хэнд Райта

Анализ упоминаний

Наиболее древние упоминания Вальхаллы встречаются в «Старшей Эдде» (ее еще называют Поэтической Эддой), а именно в «Речах Гримнира» и во «Второй Песне о Хельги Убийце Хундинга». Также есть короткое упоминание в «Прорицании Вёльвы» в связи со смертью Бальдра (там использован кенинг гибели бога – «горе Вальхаллы»). Еще раз залы павших встречаются в уже упомянутой «Песне о Хюндле», где Фрейя заявляет, что отправится вместе с великаншей в Вальхаллу, чтобы помочь Оттару.

Начнем по порядку с «Речей Гримнира». Здесь Один (в облике Гримнира) заявляет, что Вальхалла находится в царстве Гладсхейм. Со старонорвежского «Glaðsheimr» переводится как «светлый дом». По одной версии это название отдельного региона в Асгарде, однако Стурлусон пишет, что Гладсхеймом называется зал для собраний, который расположен в Идавеллире. В этом зале 38 мест и в нем на совет собираются боги. Рядом на Идавеллире стоит Вингольф – точно такой же зал, где на совет собираются богини.

В этом же эпизоде дается подробное описание Вальхаллы, которое я привел в самом начале. Один говорит, что перед Вальхаллой стоят древние врата Валгринд, а в самих чертогах есть 540 комнат (по числу дверей), в том числе – комната Тора (она, по словам Всеотца, самая большая).

Во «Второй Песне о Хельги Убийце Хундинга» Вальхалла упоминается в связи с гибелью прославленного героя Хельги, который попадает в Вальхаллу и Один предлагает ему править вместе. Тут мы впервые сталкивается с эпизодом, который говорит нам, что не для всех павших воинов Вальхалла будет чередой славных битв и пиров. Хельги встречает здесь своего бывшего врага Хундинга и заставляет его делать черную работу – мыть воинам ноги, разжигать в очагах огонь, следить за собаками и лошадьми, кормить свиней.

Эпизод любопытен еще и тем, что указывает на наличие в Вальхалле полноценного хозяйства с домашними животными, и обычную бытовую работу никто здесь не отменял.

Дальше сюжет «Второй Песни о Хельги Убийце Хундинга» не касается Вальхаллы напрямую, но для нас он все равно интересен. После описания жизни Хельги в чертогах Одина рассказывается, как служанка Сигрун, жены Хельги, шла мимо кургана, где он был похоронен, и увидела войско мертвых, которое к кургану вел павший герой. Служанка вернулась домой и сказала Сигрун, что Хельги ждет ее в кургане.

Сигрун провела с Хельги ночь внутри кургана, при этом в тексте сделан акцент на то, что герой не воскрес, а пришел из Вальхаллы на землю. Затем он говорит, что ему пора проехать «по алой дороге, на бледном коне». Хельги и его мертвая армия уходят, и больше не возвращаются. Сигрун вскоре умирает от тоски, но сага завершается тем, что они оба переродились. Хельги стал новым героем, известным как Хельги Хаддингьяскати, а Сигрун обратилась валькирией по имени Кара.

Финал этой песни любопытен тем, что он указывает на возможность возвращения из Вальхаллы, но, судя по всему, ненадолго. К сожалению, не указывается причина, по которой Хельги вернулся. Была ли это его привязанность к Сигрун или, возможно, он ходил куда-то воевать. При этом служанка Сигрун, в первый раз увидев войско мертвых, спросила, не начался ли Рагнарёк, на что Хельги ответил: «не настал света конец, хоть мы и шпорим наших коней, но не дано нам домой возвратиться».

Валгалла (1896) Макса Брюкнера

Эйнхерии

Для именования воинов, которые жили в Вальхалле и во время Рагнарёка будут биться под предводительством Всеотца, у скандинавов существовало конкретное слово – эйнхерии. Использование этого слова в контексте большого войска довольно странно, учитывая его перевод со старонорвежского.

«Einherjar» можно перевести как «тот, кто бьется в одиночку». Хотя есть и альтернативный перевод – «один как целая армия», и это, по видимому, ближе к истине. Ведь эйнхерии, тренируясь день за днем в кровавых спаррингах на протяжении веков и тысячелетий, определенно к Рагнареку должны стать грозными бойцами.

Предполагается, что слово «эйнхерии» восходит к названию германского племени хариев или харийцев, которых упоминает Тацит (древнеримский историк I века нашей эры). Тацит писал, что харии – самое сильное и воинственное из германских племен. Они берут черные щиты, раскрашивают тела и нападают не врагов в ненастные ночи, так что выжившие рассказывают о кровожадных чудовищах, а не о людях.

Многие исследователи (например, Рудольф Симек) связывают образ эйнхериев с германской легендой Хьяднингавиг. Согласно легенде, у короля Хёгни сын Одина Хедин похитил дочь. Когда Хёгни прибыл на остров Хой, расположенный в Оркнейском архипелаге, его дочь Хильд предложила отцу примириться с Хедином. Однако тот уже обнажил свой легендарный клинок Дайнслейф. Этот меч никогда не промахивался и наносил раны, которые не заживают, но его нельзя было вернуть в ножны, не пролив кровь врага.

Между двумя армиями завязалась битва, к вечеру воины разошлись по своим лагерям, а Хильд произнесла заклинание и вернула всех убитых к жизни. На следующий день они снова сразились и Хильд вновь вернула павших. В финале легенды говорится, что армии Хёгни и Хедина будут биться изо дня в день до самого Рагнарёка.

В более поздних источниках слово «эйнхерии» заменяется на «асгардрейден» («asgardreiden» или «asgardsreien»), что в переводе значит «Всадники Асгарда». В позднем средневековье на основе этого образ возникает архетип Дикой Охоты – фольклорного мотива, который в том или ином виде встречается по всей Северной Европе. Это войско мертвых, возглавляемое неким героем или иным мифическим персонажем, например, Нуаду, Королем Артуром, Херлом Охотником, Обероном и даже Дьяволом. Появление Дикой Охоты предвещает масштабное кровопролитие.

Иллюстрация из исландской рукописи XVII века, Хеймдалль изображен охраняющим ворота Валгаллы.

Прозаическая Эдда

В Эдде Стурлусона Вальхалла впервые упоминается в части «Видение Гюльви». Здесь король Гюльви попадает в Вальхаллу, не будучи мертвым. На входе он видит человека, жонглирующего клинками. Человек проводит Гюльви через огромный зал с золотой крышей. В зале много людей, одни сражаются, другие играют в игры, третьи пьют. Также Гюльви видит много жилых помещений. Это описание совпадает с тем, что мы встречаем в «Речах Гримнира».

Король Гюльви подходит к трем тронам, что стоят на дальнем краю зала. На первом троне сидит Высокий, на втором – Равновысокий, на третьем – Третий. Позже оказывается, что все трое – это иллюзия, созданная Одином, который говорил за каждого из них. Всеотец рассказывает, что посылает валькирий в Мидгард, чтобы они присутствовали при каждой битве. Валькирии в бою выполняют три функции: они решают исход сражения, решают – кто должен умереть, и забирают половину павших, чтобы доставить их в Вальхаллу.

Когда Гюльви говорит, что в Вальхалле должно быть много воинов, Один отвечает, что их действительно много и будет больше, но все равно окажется недостаточно, «когда придет волк» (имеется ввиду вырвавшийся из заточения Фенрир, который ознаменует начало Рагнарёка). Дальше Гюльви повествует, что сам Один ничего не ест со стола, свою пищу от отдает волкам Гери и Фреки. Всеотец лишь пьет вино, которое ему «и вода и пища». Обращаю внимание – не мёд он пьет, как остальные эйнхерии, а именно вино.

Кстати, в «Видении Гюльви» также упоминается омела, которая позже сразит Бальдра. Она растет к западу от Вальхаллы.

Во второй части Стурлусоновой Эдды, которая называется «Язык поэзии», Вальхаллу посещает Эгир, он же Хлер, йотун и воплощение моря у скандинавов. Здесь описание немного отличается – щиты составляют не крышу зала, а висят на стенах, внутри же пируют не только эйнхерии, среди них ходят и сами асы. Любопытная деталь – источником света в Вальхалле служат обнаженные мечи, которые отражают солнечный свет, направляя его внутрь зала.

В 17 главе «Языка поэзии» в Вальхаллу прибывает великан Хрунгнир. Он напивается и начинает буянить, тогда асы призывают Тора. Однако Хрунгнир заявляет, что он гость асов и те не смеют тронуть его в стенах Вальхаллы. Затем он вызывает Тора на поединок, в результате которого погибает.

Последнее упоминание Вальхаллы в «Языке поэзии» – 34 глава. В ней сказано, что перед входом в залы павших растет дерево Гласир с листьями из красного золота. Это самое красивое дерево во всех мирах. Затем в текст вставлена цитат скальда Браги Боддасона, которая дублирует утверждение о красоте дерева. Что интересно – это дерево еще дважды упоминается в «Языке поэзии», при этом в третий раз использована форма Glasislundr, что со старонорвежского можно перевести как «Роща Гласир». Однако в двух других местах использована форма «Glasir».

Из «Круга Земного» мы узнаем еще несколько новых деталей о Вальхалле. В частности, здесь говорится, что согласно законам Одина, умерших необходимо сжигать, а их прах закапывать в кургане или развеивать над морем. При этом тело надлежит сжигать вместе с его оружием, доспехами и бытовыми предметами, остатки которых также потом закапываются. Все это будет с умершим в Вальхалле.

Это интересный момент, который присутствует во многих культурах древнего мира, – вера в то, что в посмертную реальность вместе с человеком попадает все, с чем он был похоронен. То есть вполне вероятно, что воинам в Вальхалле не выдают снаряжение, они бьются тем, что взяли с собой. У нас нет этому подтверждений, но возможно, если воин не был надлежащим образом погребен, то и оружия у него не будет. А значит, придется ему как бедолаге Хундингу не оттачивать мастерство в кровавых битвах с боевыми братьями, а заниматься хозяйством и неблагодарной работой.

Еще один интересный эпизод, связанный с Вальхаллой, встречаем в королевской саге «Красивая кожа» («Fagrskinna»). В текст произведения введена поэма «Речи Эйрика», которую по просьбе Гуннхильд, Матери Королей, написал неизвестный скальд. Поэма посвящена Эйрику Кровавая Секира. В ней говорится, что когда Один узнал о смерти Эйрика, он разбудил эйнхериев и валькирий, приказав им подготовить Вальхаллу к прибытию короля.

Браги, бог скальдической поэзии, услышав звуки приготовлений, доносящиеся из Вальхаллы, спросил у Одина, неужто из Хельхейма вернулся его любимый сын Бальдр? Всеотец ответил, что скоро к ним прибудет Эйрик, и попросил героев Синфьётли и Зигмунда (отец Сигурда) встретить Кровавую Секиру. Зигмунд, который не знает о происходящем в Мидгарде, интересуется, чем прославился этот король, что оказался достоин столь великой чести. Один говорит, что Эйрик был великим воином и покорил многие земли. При этом он прибывает не один, с ним приходя еще пять королей.

«Песнь Эйрика» интересна несколькими деталями. Во-первых, умерший не сразу попадает в Вальхаллу, путь от Мидгарда занимает довольно длительное время. Во-вторых, умершие, по всей видимости, могут встречаться на этом пути и прибывать ко Всеотцу группами. В-третьих, эйнхерии, которые сражаются и пируют в Вальхалле, ничего не знают о мире смертных. Откуда обо всем знаем Один нам известно – у него для этого есть Мунин и Хугин.

Один и Фенрир, Фрейр и Сурт (Эмиль Доплер, 1905)

Во время Рагнарека

Когда адский пес Гарм вырвется из пещер Гнипахеллира, а Фенрир пожрет Солнце, начнется трехлетняя зима Фимбульвинтер, во время которой весь мир погрузиться в анархию братоубийственной войны. Великий змей Йормунганд поднимется из мирового океана, в сторону Мидгарда двинется Нагльфар, корабль из ногтей мертвецов, управляемый йотуном Хримом, который поведет в битву против асов свой народ.

Под предводительством Суртура с юга придут Сыны Мусппелля, огненные йотуны. Они пройдут по мосту Биврёст (в переводе – «дрожащий путь»), что ведет к Асгарду, и разрушат его. Одновременно со стороны Хельхейма выдвинется войско мертвецов, которое поведет Локи и его дочь Хель (Фенрир и Йормунганд тоже его дети). Узрев эту чудовищную армаду, Хеймдаль, светлейший из асов и страж Асгарда, вострубит в золотой рог Гьяллархорн.

Под звуки золотого рога из Вальхаллы выйдут эйнхерии, которые тысячи лет ждали этого часа – последней битвы за судьбы людей и богов. Лишь они встанут между миром смертных и армией чудовищ. В битву их поведет сам Всеотец в сияющем золотом шлеме, вооруженный копьем Гунгнир, удар которого нельзя отразить, на восьминогом скакуне Слейпнире (тоже сын Локи).

Две армии сойдутся на равнине Вигрид, другое название – Оскопнир. Любопытно, что эти слова имеют принципиально разное значение. Вигрид («Vigriðr») переводится как «место, где бушуем битва», а Оскопнир («Oskopnir») – «место, которого еще нет».

На равнине Вигрид Гарм и Тюр (бог победы) убьют друг друга, Фенрир загрызет Одина, но его сын Видар (бог мщения) разорвет чудовищному волку пасть. Тор убьет Йормунганда, но тут же сам падет, зараженный его ядом. Локи и Хеймдаль смертельно ранят друг друга, но против самого опасного противника, Суртура, выступит храбрейший из ванов – Фрейр. Он будет доблестно биться с повелителем огня, но не сможет его одолеть, потому что в руках у него не окажется легендарного меча (ранее он отдаст его своему другу Скирниру).

Эйнхериев будет слишком мало, чтобы остановить армаду йотунов, огненных великанов и мертвецов из Хельхейма. Однако они будут биться столь яростно и жестоко, что исход сражения никто не в силах предсказать. Тогда Суртур оглянется вокруг и увидит, что все миры Иггдрасиля погружены в хаос войны. Он соберет в своих руках всю мощь огня и испепелит мироздание. Останется только роща Ходдмимис (она находится либо под Иггдрасилем, либо под Мимамейдом, либо все это названия одного и того же Мирового Древа).

Роща укроет двух людей, Лив и Ливтрасир. Также Рагнарёк переживут сыновья Одина – Вали и Видар, и сыновья Тора – Моди и Магни, которые унаследуют Мьёльнир. Из Хельхейма успеют вернуться Бальдр и Хёд (бог солнца и бог судьбы), которые примирятся между собой. В «Пророчестве Вёльвы» сказано, что еще выживет черный дракон Нидхёгг, а мир будет освещать дочь Сол (или Сунны, персонификация Солнца у скандинавов). Новый мир начнется там же, где начался предыдущий – на равнине Идаволл, где некогда был построен Асгард, а теперь будет вечнозеленое поле.

Таким образом, судьба эйнхериев – погибнуть во время Рагнарёка. Однако в культуре древних скандинавов посмертие человека не ограничивается Вальхаллой. Посмотрим, какие еще есть вариант. Может, кому-то повезет больше?

Фрея (1905) Джона Бауэра

Фольквангр

Выше я упомянул, что валькирии, которых Один посылает в Мидгард, забирают в Вальхаллу только половину павших воинов. Вторую половину они уносят в Фольквангр. Это бескрайний луг, которым правит Фрейя. Посреди Фольквангра стоит Сессрумнир, ее чертог. В «Языке поэзии» из «Младшей Эдды» упоминается, что павшие воины попадают не просто в Фольквангр, а именно в Сессрумнир.

Интересно, что в скальдических текстах есть два Сессрумнира – чертог Фрейи и корабль. При этом само слово «sessrumnir» переводится как «большое место со множеством сидений». То есть чисто технически слово подходит для описания и большого зала и корабля. Рудольф Симек предполагает, что оба варианта восходят к каменным кораблям – это тип захоронений в Древней Скандинавии. Такие захоронения обычно размещались в поле, они представляли собой контуры условных кораблей, выложенные камнями.

Версия интересна в разрезе того факта, что Фрейя была не асом, а ваном, как и ее брат Фрейр. Согласно одной из гипотез, сжигали скандинавы лишь тех, кто чтил асов (как, согласно эддическим мифам, заповедовал Один). Тех, кто чтил ванов, хоронили в земле и место захоронения обозначали каменным кораблем. Это объясняет, почему в Эдде сказано, что валькирии половину павших относят Одину, а другую половину Фрейе. Вероятно, в раннесредневековой Скандинавии обе группы богов – асы и ваны – почитались приблизительно в равной степени.

Поэтому вполне вероятно, что после битвы часть воинов сжигали (они попадали в Вальхаллу), а других хоронили (они, соответственно, отправлялись в Фольквангр). Эту версию сегодня разрабатывает целый ряд известных скандинавоведов, например, Джозеф Хопкинс. Хотя все равно остается много вопросов. Например, в некоторых источниках присутствует Вальфрейя, что можно перевести как «Фрейя павших» или «Госпожа павших». Это довольно сложный вопрос, но есть мнение, что в Асгарде была не одна Фрейя и половина воинов попадала к той, которая Вальфрейя.

Сочетание Фрейи и богини Идунн , иллюстрация (1910) Артура Рэкхэма к из опере Рихарда Вагнера «Кольцо нибелунгов»

Анализ упоминаний

Фольквангр упоминается в «Речах Гримнира», именно там говорится, что половину павших воинов забирает себе Фрейя, тогда как другая половина достается Одину. В «Видении Гюльви» Высокий делает важное замечание на этот счет – Фрейя получат себе воинов лишь тогда, когда сама присутствует на поле битвы. Возможно, это говорит о том, что вальхалльские валькирии приносят павших воинов только Одину, Фрейя же забирает своих воинов сама. Учитывая, что валькирии выбирают павших, по всей видимости, Фрейе достаются оставшиеся, то есть она выбора не делает.

В «Саге об Эгиле» приводится альтернативный вариант, как человек может попасть в Фольквангр. По тексту источника, Торгерд, дочь Эгиля Скаллагримсона, собирается покончить жизнь самоубийством вместе с отцом и говорит: «Я не ужинала и не буду ужинать, пока не попаду к Фрейе. Я намерена последовать примеру моего отца, я не хочу пережить его и брата». То есть она хочет умереть от голода и таким образом попасть к Фрейе. При этом ее слова насчет отца можно трактовать двояко. Значат ли они, что Эгиль, убив себя, тоже попадет к Фрейе? Ведь он был известным воином.

Этот источник наравне с «Сагой о Хервёр» Бритт-Мари Нэсстрём использует в качестве доказательства того, что в Фольквангр могли попасть не только мужчины и для этого не обязательно было погибать в бою. В «Саге о Хервёр» королева вешается в месте под названием дисарсалр. В переводе с древнескандинавского «disarsalr» означает «Зал Дис». Дисы – это категория женских божеств в мифологии древних скандинавов, главной из которых была Фрейя.

Нэсстрём предполагает, что либо к Фрейе попадали женщины благородного происхождения, либо смерть должна быть особенной. Учитывая, что Торгерд из «Саги об Эгиле» не имеет знатного происхождения, едва ли оно играет здесь решающую роль. Вероятнее речь идет об обстоятельствах или даже мотивах самоубийства. Торгерд не хочет жить без отца, а королева из «Саги о Хервёр» – без мужа. Обе при этом находятся скорее в состоянии гнева, чем скорби.

Изображение Эгиля в рукописи «Саги об Эгиле» 17 века.

Этимология и интерпретации

Само слово «Фольквангр» («Folkvangr») может указывать нам на не вполне верное позиционирование этого места авторами средневековых саг, которые могли основываться на более поздних представлениях, не до конца заменивших оригинальные (по крайней мере, не на языковом уровне). В одном из вариантов перевода «Folk» означает «воинство». Соответственно «Фольквангр» будет переводиться как «поле воинов» или «поле армий».

Выше я не зря упомянул Вальфрейю, «Госпожу Павших», и сагу Хьяднингавиг о вечной битве, где некая женщина раз за разом поднимает погибших из обеих армий. Джон Линдоу в своих работах увязывает эти разрозненные факты в один мифологический конструкт, согласно которому Фольквангр изначально был копией Вальхаллы, но правила там Фрейя, которая в оригинальном образе могла быть куда более воинственной, чем в позднесредневековых текстах.

Вполне вероятно, что изначально у каждого бога было что-то вроде персональной Вальхаллы, куда могли попадать умершие. Например, мы знаем, что у Улля, бога-лучника, тоже была своя локация в Асгарде. Она называлась Эдалир («Ýdalir»), что значит «тисовые долины». Однако нам ничего не известно о характеристиках этого места. По мнению Хильды Дэвидсон, локации других богов были вытеснены Вальхаллой, потому что скандинавы на протяжении всей своей истории вели экспансивно-завоевательную политику (во многом вынужденную, о чем я подробно рассказывал на стриме про эпоху викингов).

Бритт-Мари Нэсстрём идет в своих размышлениях дальше. Если Фольквангр был во многом похож на Вальхаллу, возникает закономерный вопрос – зачем скандинавам два «героических рая»? Вероятно, причина в вышеупомянутых культах асов и ванов. Я уже отметил, что их хоронили по-разному. Логично предположить, что и посмертие у них было разное. А коли Фрейя – ван, и изначально могла быть связана с войной, все складывается в единую картину.

Фрейя никак не пересекается с валькириями Одина, но является королевой дис (дисов или дисиров). Культ дисов был связан с плодородием, стихийными силами, духами усопших. Сами дисы могли благоволить людям или наоборот, намеренно причинять им зло. По разным версиям к дисам относят норн, валькирий и фюльгъя, а иногда и все эти группы мифологических существ вместе взятые. При этом форма «дис» («dís») обычно переводится как «леди» или «богиня», то есть это определенно категория женских персонажей. Отсюда прозвище Фрейи – Ванадис, что значит «Госпожа Дисов».

Есть версия, что сам образ Фрейи восходит к германской богине, которую упоминает Тацит. Ее условно называют «Исидой свебов», потому что римский историк в этом фрагменте писал о данном племени. Сам Тацит использовал имя египетской богини, будучи уверен, что германцы действительно восприняли ее образ от египтян. Однако сегодня эта точка зрения считается ложной, так как не подтверждается даже косвенно.

Дело в том, что Тацит для описания германских богов использовал сопоставительную интерпретацию с известными ему богами (прием называется Interpretatio romana). Так Одина он именовал Меркурием, Тора – Марсом, а Тюра – Гераклом. Что касается Исиды, Тацит писал, что эта богиня, по его мнению, пришла к германцам из других регионов. Он сделал такой вывод потому, что ее символом был корабль (мол, «приплыла»).

В египетских ритуалах Исиды действительно присутствует корабль, а неизвестная богиня с таким символом была распространена среди почти всех германских племен. Тем не менее, как я уже сказал, связь германской богини с египетской считается ошибочной, а вот теория о связи «Исиды свебов» с Фрейей и каменными кораблями выглядит логичной.

Таким образом, в отличие от Вальхаллы, с Фольквангром вопрос остается открытым. Мы точно знаем, что туда попадала половина воинов, павших в каждой битве. Мы точно знаем, что этой локацией правила Фрейя. Однако, по всей видимости, чтобы туда попасть, не обязательно быть воином. Это можно сделать через самоубийство при особых обстоятельствах и/или ввиду особых мотивов. По крайней мере, на это указывают «Сага об Эгиле» и «Сага о Хевёр». Но главный вопрос – что происходило с умершими в Фольквангре? Я склоняюсь к вышеприведенной версии о том, что это была альтернатива Вальхаллы в контексте «героического рая».

Две страницы Codex Regius

Хельхейм

Это третье и последнее место, куда человек в миропонимании средневековых скандинавов мог попасть после смерти. Хельхейм иногда называют просто Хель по имени правительницы этого места. Хель – дочь Локи и великанши Ангрбоды («Angrboða» переводится как «приносящая страдания»). Согласно одним источникам, половина тела Хель черно-синяя, а вторая – мертвенно-бледная (поэтому иногда она называется «сине-белой Хель»). Однако в других текстах вторая половина ее тела описана как кроваво-красная.

Хель была назначена Одином править определенным регионом Нифльхейма, который получил ее имя. «Helheim» так и переводится – «Земли Хель». Обращаю внимание – традиционно принято считать, что Хельхейм – условно нижний мир в космогонии Иггдрасиля, но это ошибочное представление. Повторюсь, Хельхейм расположен в Нифльхейме, мире льдов и туманов, где обитают инеистые йотуны. Нифльхейм наравне с Муспельхеймом был первым из миров, их слияние над бездной Гиннунгагап породило смертную жизнь.

Позиция Хельхейма в концепции мироустройства скандинавов сильно отличается от позиции Вальхаллы и Фольквангра. Дело не только в космогоническом описании и характеристиках локации. Живые не могут попасть в залы Одина и Фрейи (Гильви – исключение, не зря его путешествие названо «видением»), а вот в случае с Хельхеймом это возможно. Притом что такое путешествие опасно даже для богов. Это подчеркивает фундаментальность мира, которым правит дочь Локи, и уникальность его положения.

«Один едет в Хель» (1908) У.Г. Коллингвуда.

Этимология

Очевидно, что современное английское слово «hell» («ад») произошло от древнескандинавского «hel», которое само по себе имело совсем другое значение, а с преисподней стало устойчиво ассоциироваться только после окончательной христианизации региона не ранее XIII века.

Аналогичные слова есть в древнефризском («helle»), древнесаксонском («hellia»), древневерхненемецком («hella») и других германских языках. Все они восходя к протогерманскому существительному «haljō», что значит «укромное место». В свою очередь эта форма образована от праиндоевропейского корня «kel», либо «kol», в переводе – «скрывать» или «сохранять». А нюанс в том, что непонятно, насколько эти лингвистические цепочки близки к древнескандинавскому «hǫll», о котором мы говорили выше. По одной из версий оба слова – «hel» и «hǫll» – произошли от протогерманского «hallō», что значит «большое крытое место», то есть «зал».

Любопытно, если изначально это было одно и то же слово, или два разных слова с идентичным/близким значением. Но это лишь лингвистическая гипотеза, которую мы не можем подтвердить.

У многих германских племен были слова с этим корнем и все они женского рода. Например, готское «haliurunnae» в переводе означает «ведьма» в значении женщины, которая практикует некие ритуалы и обладает сверхъестественной силой. «Helle-rúne» в древнеанглийском имеет то же значение, а «helli-rūna» на древневерхненемецком означает «магия».

Во всех этих словах вторая основа «rūn» не связана с протогерманской формой «rūnō», от которой произошло известное нам слово «руны», обозначающее письменность германцев и скандинавов. В данном случае это образование от «rinnan», что значит «идти» или «путешествовать». То есть если буквально перевести готское «haliurunnae» и его аналоги, получиться «та, кто путешествует в сокрытое место».

Так или иначе, у скандинавов Хельхейм изначально не был связан с адом и не имел негативного подтекста. Слово явно обозначало некую тайную локацию, что в целом соотносится с общим представлением о подземном мире мертвых. Вопрос в том, насколько этот мир можно и нужно противопоставлять «героическому раю» Вальхаллы и Фольквангра.

Хель (1889 г.) Йоханнеса Гертса

Анализ упоминаний

Первое упоминание Хель в «Поэтической Эдде» касается Рагнарёка. Вёльва говорит, что предвестьем последней битвы станут крики трех петухов: Фьялар, что живет в Йотунхейме, Гуллинкамби из Вальхаллы и безымянный черно-красный петух из залов Хель. Далее в «Речах Гримнира» указано, что в Хельхейм опускается один из корней Иггдрасиля, два других уходят в Йотунхейм и Мидгард. Эти упоминания говорят нам, что Хельхейм – один из ключевых топонимов в древнескандинавской космогонии.

В «Первой Песне о Гудрун» Херборг говорит, что подготовила похороны всех членов своей семьи и называет это действо «устроить путешествие в Хель». Тут для нас нет ничего нового, поэтому сосредоточимся на сюжете стихотворения «Поезда Брюнхильд в Хель». Оно любопытно уже с первых строк. Речь идет о той самой валькирии Брюнхильд, возлюбленной Сигурда из «Саги о Вёльсунгах». Стихотворение начинается с того, чем закончилась сага – тела Сигурда и Брюнхильд сжигают на кострах. Причем Брюнхильд сжигают в повозке (есть несколько археологических находок с захоронениями скандинавов явно благородного происхождения, чьи тела действительно были кремированы в повозках).

Далее мертвая Брюнхильд направляется в Хельхейм, причем она ведет повозку с собственным телом. По пути валькирия встречает мертвую великаншу и кратко описывает ей события «Саги о Вёльсунгах». Также она говорит пару строф о своей предшествующей жизни и эти строфы объясняют, почему прославленная воительница направляется в Хель, а не в Вальхаллу или Фольквангр. Оказывается, что «в краю готов» она убила некоего Хьяльм-Гуннара, за что Один на нее сильно разозлился.

Очевидно, речь идет не о Гуннаре из «Саги о Вёльсунгах», потому что того Гуннара Брюнхильд не трогала. Но это неважно. Важно, что Один, покровительствовавший воину, которого убила валькирия, за это не пустил ее в Вальхаллу, и в Фольквангр тоже. Казалось бы, история трагическая, вот только Брюнхильд говорит великанше, что теперь уже никогда не расстанется с возлюбленным. Получается, что Сигурд тоже в Хельхейме.

Почему же Сигурд не Вальхалле? Ведь он великий воин, сразил Фафнира-оборотня, сына колдуна Хрейдмара, который однажды пленил Одина, Хёнира и Локи. При этом Сигурд всегда был честен, а убит был в спину обманом из-за предательства того, кого считал другом. То есть он прожил жизнь достойную того, чтобы оказаться в Вальхалле, и нет ни одного эпизода, где Один или другой бог мог бы разгневаться на него. Что же произошло?

Возможно, Один мог отправить его в Хельхейм «за компанию» с Брюнхильд или наоборот – это мог быть жест благородства с его стороны, позволить возлюбленным обрести счастье после смерти. Вот только Один никогда своих решений не менял и это предположение выглядит нереалистично. Тогда, быть может, дело в смерти Сигурда? Тоже мимо, потому что прежде, чем умереть от предательского удара, он проснулся и сразил своего убийцу Гуторма. Получается, что Сигурд по всем канонам должен был попасть в Вальхаллу или Фольквангр, но оказался у дочери Локи. Значит, воины и честные люди тоже могут попасть в Хельхейм.

Еще упомяну два важных факта из истории Сигурда. Во-первых, он забрал проклятые сокровища Нибелунгов. Во-вторых, в более ранних текстах (например, в эпической «Песне о Нибелунгах») Сигурд помимо прочего жестоко мстит за смерть своего отца. Но если месть в средневековом скандинавском обществе едва ли могла быть предосудительной, то проклятые сокровища потенциально могли помешать Сигурду попасть в Вальхаллу. Ведь эти сокровища принадлежали неким таинственным карлинкам, в которых легко узнать свартальвов, а те были существами не самого положительного нрава. Но это уже мои мысли.

Другой интересующий нас источник – «Сны Бальдра». По сюжету поэмы, Один направляется к границе Хельхейма, чтобы там с помощью колдовства вернуть к жизни труп вёльвы и узнать у нее, что ждет его сына. Именно в этом тексте говорится, что Хельхейм находится в Нифльхейме, а дорогу к нему стережет уже упомянутый кровавый пес Гарм (с которого, как считается, христианские мистики потом срисовали своих адских гончих).

«Зигфридсбруннен» в Оденхейме, одна из нескольких предполагаемых локализаций места убийства Зигфрида в Оденвальде.

Один подъезжает к Хельхейму, который он описывает как «высокий зал», но не входит внутрь, потому что могила вёльвы находится снаружи, у восточных дверей. Тут много важных моментов. Во-первых, из описания Одина следует, что Хельхейм – действительно не отдельный мир, а именно зал, как Вальхалла и Фольквангр. Во-вторых, внутрь въезжать он не стал (почему – расскажет другой источник, во владениях Хель ни Один ни кто-либо еще не имеет власти). В-третьих, как мы помним, в «Поездке Брюнхильд в Хель» героиня встречает мертвую великаншу на ее кургане, который тоже располагается не в самом Хельхейме, а на его границе.

Это довольно любопытная деталь. Выходит, что локация вокруг Хельхейма представляет собой кладбище, но похоронены там не обычные люди, а мифически существа (великанша) или смертные со сверхъестественными способностями (вёльва). И вернуть этих существ к жизни можно только на их могилах, что перекликается со множеством других источников (например, в «Заклинании Гроа» Свипдаг возвращает свою мать-вёльву из мертвых на ее кургане).

Однако о некромантической ритуалистике в скандинавских мифах мы поговорим в другой раз. Сейчас нам интересно получить максимально подробное описание Хельхейма. На данный момент мы уже знаем, что это не мир, а зал в Нифльхейме (как Вальхалла в Асгарде), и он окружен кладбищем сверхъестественных созданий, которых здесь можно вернуть к жизни. Предположу, что сами они до момента возвращения как раз в Хельхейме и находятся. Возможно, поэтому они здесь и похоронены, это условие возможности для их возвращения – чтобы тело было захоронено как можно ближе к Хель.

Того же Сигурда и Брюнхильд никто воскрешать не собирался, поэтому их кремировали, как благородных воинов. Но стоит отметить и другую деталь. Брюнхильд была валькирией, а Сигурд, съев сердце Фафнира и искупавшись в его крови, перестал быть обычным человеком. То есть они оба тоже сверхъестественные создания и это еще один факт, объединяющий их в посмертии, которое оба проведут в Хельхейме.

На этом тексты из «Старшей Эдды» с упоминанием Хель заканчиваются. Дальше идет «Младшая Эдда», которая, во-первых, считается гораздо более поздним источником. Во-вторых, Снорри Стурлусон был христианином и неоднократно подчеркивает это в тексте своей фундаментальной работы. Вероятно, многое он интерпретировал и попросту переиначил, поэтому у него Хельхейм – это не залы в Нифльхейме, а отдельная реальность, самый нижний из миров Иггдрасиля, куда попадают «злые люди», а также те, кто умер от болезни или старости.

Непонятно, откуда Стурлусон взял эти подробности, ничего подобного нет ни в одном другом источнике. Хотя дальше при описании Эльджуднира, чертогов Хель, он использует много специальных слов, возможно таим образом пытаясь подстроиться под стиль изложения ранних авторов. Например, само слово Эльджуднир («Eljuðnir») переводится как «влажный от мокрого снега». Если учесть, что Хельхейм находится в Нифльхейме, это логичное название, но ведь у Снорри все не так.

Стурлусон пишет, что порог в залы Хель на самом деле является ловушкой, которая называется Фалландафорад («Fallandaforað»), что переводится как «навстречу опасности». Спит дочь Локи на кровати Кёр («Kör»), что означает «кровать болезни», а укрывается она пледом Бликъяндабёл («Blikjandaböl»), что можно примерно перевести как «сверкающее бедствие». Повторюсь, эти слова и образы ни разу не упоминаются в «Старшей Эдде» и современных ей текстах.

Когда в «Видении Гюльви» описывается смерть Бальдра, за ним в Хельхейм отправляется Хермод, бог-вестник. В своем путешествии он девять ночей едет по долинам столь темным и глубоким, каких никогда прежде не видел. Наконец он находит реку Гьял («Шумная») и проходит по мосту Гьялларбру («Шумный мост») с крышей из золота. За мостом он встречает великаншу Модгуд («Неистовая в бою»), которая охраняет переход.

Задача Модугд – пропускать через мост только умерших. Она отмечает, что под живыми мост Гьялларбру сильно вибрирует и шумит. Разумеется, для посланца богов Модгуд делает исключение и даже говорит, где ему найти дочь Локи – «вниз и на север». Далее Хермод встречает Врата Хель, они закрыты (видимо, потому что он живой). Хермод пришпоривает Слейпнира (Один одолжил) и просто перепрыгивает через Врата, ведь волшебный конь может двигаться по воздуху.

За Вратами Хермод встречает Бальдра, который «сидит на почтенном месте». Бог-вестник проводит ночь в Хельхейме, затем Бальдр и Нанна (жена Бальдра, которая не вынесла его смерти и тоже умерла) дают Хермоду несколько предметов (включая кольцо Драупнир), чтобы тот доставил их в Асгард. Но цель Хермода – уговорить Хель вернуть Бальдра. Дочь Локи соглашается на это лишь в том случае, если все живое и неживое будет проливать слезы о Бальдре. Великанша Трёкк («благодарность») отказывается это делать и Хель оставляет сына Одина у себя. При этом в «Младшей Эдде» прямо не говорится, что это Локи принял облик Трёкк. Сказано лишь, что «люди так считают».

В целом, эта история не так важна, как ранние источники, потому что она испытала явное влияние христианства. Тем не менее, в ее основе лежит так называемый миф об умирающем боге (см. стрим про Бальдра), который скандинавам был известен до христиан. Так что Стурлусон опирался на реальные тексты, просто немного скорректировал их в угоду своим религиозным убеждениям. И все же кое-что мы можем отсюда почерпнуть. Как минимум то, что потенциально из Хельхейма можно вернуться.

А еще интересно, почему Бальдр, любимый сын Одина, будучи убит богом судьбы Хёдом, попал именно в Хельхейм. Ведь Всеотец далеко не всегда (и это мягко сказано) соблюдал даже собственные законы, и пусть Бальдр не пал в бою, Всеотец потенциально мог призвать его в Вальхаллу. Возможно, причина в том, что как раз этот закон он нарушить не мог. Бальдр был добрым и честным, но он не являлся воином. Однако тут есть один интересный момент.

Можно было бы сказать, что Бальдр не попал в Вальхаллу или Фольквангр именно потому что не погиб в битве. Ведь, как мы помним, валькирии и Фрейя собирают воинов, сраженных на поле боя. Однако выше я привел «Сагу об Эгиле», согласно которой в Фольквангр могли попасть воин-скальд Эгиль и его дочь, притом, что они намеревались заморить себя голодом. Получается, тот факт, что Бальдр не погиб в схватке, не может объяснить, почему он гарантировано ушел в Хельхейм и Один не стал (или не смог) с этим фактом спорить.

А теперь зайдем с другой стороны. Эйнхериями, согласно эддическим текстам, становятся простые смертные. В Фольквангр тоже попадают люди. Но Бальдр – ас. Это подтверждает высказанную выше мысль о том, что в Хельхейм приходят не обычные люди, а лишь обладающие сверхъестественными способностями или представители мифических рас вроде йотунов и асов.

Но почему тогда Стурлусон писал, что в Хельхейм попадают злые люди, а также умершие от болезни и старости? Ведь мы не находим этому подтверждений. Я не говорю о том, что такие люди у скандинавов никуда не попадали. Попадали… куда-то. Но, по всей видимости, не в Хельхейм, потому что царство дочери Локи – не для них. Снорри же, не имя об этом никаких данных (соответствующие мифы просто не сохранились), решил самостоятельно решить вопрос.

С одной стороны, он знал, что скандинавы без преувеличения жили войной. Да, они еще были исследователями, торговцами, изобретателями и так далее (см. стрим про эпоху викингов). Однако завоевателями они были в первую очередь. И для Снорри, жившего в начале XIII века, то есть через каких-то 150 лет после «официального» завершения эпохи викингов, были еще свежи воспоминания о кровожадных скандинавах, разорявших христианские монастыри.

Поэтому он закономерно предположил, что если в такой культуре и был ад, то он должен быть противоположностью Вальхалле. И попадать туда должны те, кто в битве не погиб. А как еще в раннем средневековье можно было умереть, если не от топора в голову или копья под ребро? Верно – от старости или болезни. При этом обращаю внимание – похоже, что как такового ада у скандинавов на самом деле не было. И чертоги Хель не являлись антиподом чертогов Одина. Но христианское мировоззрение Стурлусона не позволило ему смириться с однополярной картиной. Ведь что не хорошо, то плохо, верно? Так он и преобразил посмертие для богов в посмертие для людей, которым не повезло пасть в бою.

Тут хочу обратить внимание, что хотя до вышеописанных мыслей ваш покорный слуга в свое время дошел сам, позднее (буквально в этом году) оказалось, что я изобрел колесо. Английский фольклорист Хильда Дэвидсон выдвинула именно эту версию в своей работе «Дорога в Хель». Она предположила, что у Снорри были неизвестные нам источники, из которых он взял описание дороги к Хель и самих залов. Однако, по ее мнению, у Стурлусона не было комментариев относительно того, кто именно после смерти попадает в это место. Ну и дальше Дэвидсон рассуждает ровно так же, как я рассуждал выше.

Еще Снорри упоминает о трех небесах – Гимле, Андланг и Видблаин. Он пишет, что там будут находиться души умерших, которым посчастливится пережить Рагнарёк. И снова ни в одном другом тексте мы не встречаем этих слов и похожих локаций. Джон Линдоу предполагает, что здесь, как и в случае с Хельхеймом, у Снорри был источник, который упоминал места, но не описывал их. Остальное замечательный хронист додумал сам.

Еще в некоторых регионах на западе Скандинавии встречаются поздние источники с упоминанием Хельгафьелля («Helgafjell»). Гро Стеинслэнд собирал фольклорный материал, согласно которому Хельгафьелль – это некая священная гора, куда уходили души предков и куда живым нет хода. Собственно, это все, что нам известно о данной локации, и в действительности она перекликается с другим фольклорным сюжетом, так называемым «вхождением в холмы». Но это уже несколько иной пласт древнескандинавской культуры, связанный с преобразованием в течение времени образа альвов.

Печатное издание Эдды Снорри 1666 г.

Заключение

Резюмируя сегодняшний разговор, можно смело утверждать, что общепринятое представление о загробной жизни в культуре средневековых скандинавов во многом ошибочно. Мы не знаем, куда после смерти у них попадали злые люди, умершие от старости или болезни. Могу предположить, что в Фольквангр, так как, согласно нескольким источникам, именно там оказывались обычные люди, не погибшие в битве.

При этом в тот же Фольквангр попадает половина павших воинов. Что они там делают – мы не знаем, не сохранилось источников, которые могли бы дать ответ на этот вопрос (может как раз наказывают злых людей?..). Зато с Вальхаллой все однозначно – туда попадает вторая половина павших в бою и они в своем посмертии ведут истинно викингское бытие. То есть сражаются и пью, пьют и сражаются. И все ради того, чтобы во время Рагнарёка выступить вместе с Одином против армии мертвых в попытке защитить ойкумену.

Но здесь тоже есть оговорка – история с Хундингом наглядно показывает, что не всем павшим воинам суждено стать эйнхериями, гвардией Всеотца. Некоторым предстоит следить за хозяйством и выполнять черную работу в Вальхалле.

Третья посмертная локация в культуре скандинавов – Хельхейм, и с ней мы вроде бы тоже разобрались. Туда после смерти попадают мифические народы, включая йотунов и асов, а также люди, владевшие особыми силами, например, пророчицы-вёльвы. Это, кстати, закономерно. Потому что в традиции северного шаманизма люди, практикующие сейд, спа или гальдр, делают это при прямом посредничестве богов, асов или ванов. То есть они при жизни фактически связываются с мифическими мирами. Возможно, это объясняет, почему после смерти они попадают в Хельхейм, буквально к источнику своих сил.

Заключительный штрих – из Вальхаллы и Фольквангра вернуться невозможно, а вот в случае с Хельхеймом такая вероятность есть. Вообще, у скандинавов мотив перерождения/реинкарнации действительно присутствует, в подтверждение можно привести немало любопытных источников. Но это, как вы понимаете,тема другого разговора.

Источники:

  • «Старшая Эдда» А.И. Корсун;
  • «Младшая Эдда» А.И. Корсун;
  • «Миф, сила и человек» Б. Грэслунд;
  • «Жизнь викингов» Д. Харрисон;
  • «Люди и силы в мире викингов» Г. Стеинслэнд;
  • «Старшая Эдда Сэмунда Сигфуссона « Б. Торп;
  • «Прозаическая Эдда» Д. Байок;
  • «Эдда» Э. Фолкс;
  • «Поэтическая Эдда» К. Ларрингтон;
  • «Словарь северной мифологии» Р. Симек;
  • «Боги и мифы Северной Европы» Х. Дэвидсон;
  • «Утраченные верования Северной Европы» Х. Дэвидсон;
  • «Дорога в Хель» Х. Дэвидсон;
  • «Апокалипсис викингов» Д. Хопкинс;
  • «Корабль в поле» Д. Хопкинс;
  • «Фрейя – триединая богиня» Б. Насстрём;
  • «Сага об Эгиле» Б. Скаддер.

Самые обсуждаемые публикации