Сангвиний: Великий Ангел – Великий Лжец

I
Серия «Примархи» получилась неоднозначной. В первую очередь потому, что наряду с интересными и увлекательными произведениями там есть откровенно проходные. Из сольников Вулкана или Жиллимана вряд ли удастся почерпнуть что-то такое, чего об этих примархах мы не знали раньше. Плюс коридорные сюжеты без запоминающихся коллизий и персонажей.

С другой стороны, сольник Льва, как по мне, получился очень даже. Нам подробно рассказали о кампании Тёмных Ангелов на Муспелле, дали немало ценных комментариев по структуре и иерархии легиона после реорганизации. Да и о самом Эль’Джонсоне Гаймер поведал нам кое-что новенькое (попутно подтвердив пару любопытных слухов).

То же можно сказать насчёт книг про Русса, Кёрза и особенно – Мануса. Сольник Горгона я считаю лучшей книгой серии – чего только стоит раскрытие гневливости Медузийца и его истинных целей на период Великого крестового похода. Кроме того, мы поняли, что из Ферруса отец вышел не хуже, чем из Сангвиний или Русса. А ещё, конечно, Тессерий Акурдуана, невероятно колоритный герой, безбожно хорош…

Я привожу эти рассуждения потому, что сольник Сангвиния, на мой взгляд, самый спорный. Вроде бы ничего нового, но если присмотреться к деталям – зёрна среди плевел всё-таки есть. А ещё мне показалось, что книга совершенно нетипичная для Криса Райта. Вспоминая его «Шрамов», «Путь небес» и «Великого Волка», думается, что здесь должно быть больше сюжетной динамики. Вместо этого Райт лезет в душу, причём всем подряд – смертным, Кровавым Ангелам, примарху. И получилось у него хорошо. Просто совсем не так, как мы хотели.

II

Кажется, что мы хорошо знаем историю Великого Ангела. И это действительно так. Мы знаем историю, но не её героя. Весь Империум разделяет наше с вами невежество, ведь образ блистательного Сангвиния занял своё место на острие терранской пропаганды в тот же день, как Император обнаружил Девятого сына.

Этот образ ещё ярче воспылал с наступлением Ереси и не померк спустя десять тысяч лет – в актуальном таймлайне Великого Ангела почитают как святого. Ему молятся, его просят о защите и вдохновении. В его честь Экклезиархия проводит всегалактическую религиозную церемонию, размах которой невозможно представить. Сангвиналии.

Однако, несмотря на всю грандиозность замысла церковников, несмотря на всю искренность со стороны простых смертных, никто не знает, кем… чем это создание являлось на самом деле.

Чтобы во всём разобраться, перенесёмся на Ваал за тысячи лет до судьбоносной даты 843.М30. Никто не знает, как и когда здесь зародилась жизнь. Это произошло задолго до основания Империума, задолго до возвышения человеческой расы. Некий вид ксеносов заселил планету и её луны. О тех созданиях нам известно лишь то, что они поклонялись варп-сущностям, которых в пантеоне Ордена Кровавых Ангелов называют Золотым Ангелом и Чёрным Ангелом.

О том, кого в этих образах видят генетические наследники Сангвиния, мы ещё поговорим. Сейчас важно понять, что Ваал изначально был неразрывно связан с варпом, возможно – примерно так же, как с варпом был связан Калибан через Уробороса. Или как Витарн через Теневой Планетарий.

Мне аналогия с Калибаном видится более правдоподобной, ведь на Калибане до людей тоже жили ксеносы – Смотрящие-во-Тьме. И об этих существах нам тоже ничего не известно. Кроме того, что они исконно защищали население своего мира от мрака, гнездящегося в его сердце. Хотя, учитывая, что Смотрящие-во-Тьме стоят за спиной Сайфера и участвовали в возвращении Льва, очевидно, что их мотивы и цели куда масштабнее.

Немногие знают, но в сердце Ваала тоже живёт мрак. В глубине планеты находится источник варпа, который при правильном использовании может усиливать психически активных людей. Его называют Сердце Ваала или Рубрика. В нём находится восемь колонн из так называемого кровавого камня. Сердце Ваала может самостоятельно восстанавливать полученные повреждения и, как предполагается, это место разумно…

К Сердцу ведут тоннели, по своим свойствам аналогичные тоннелям Залов Ленга на Терре. Они искажают само пространство-время и в них непросто ориентироваться. Как и в случае с Залами Ленга, никто не знает, кем и когда были проложены тоннели Ваала. Туннели располагаются под горой Аркс Ангеликум, на которой стоит крепость-монастырь Кровавых Ангелов. Библиарии Ордена ощущают здесь некое присутствие, всеобъемлющее, неподвижное, иллюзорно безжизненное. Некоторые называют это Духом Ваала (к вопросу про Дух Фенриса и Дух Терры из прошлого стрима про Космических Волков).

Возможно, даже вероятно, что тоннели построили те самые ксеносы за миллионы лет до появления здесь человека. Но, справедливости ради отмечу, что Мефистон, пересекая Рубикон Примарис (сюжет романа «Тьма в крови» Гая Хэйли), получает прямые указания на то, что не имеет значения, кто был первым. Более того – первых вообще не было. На Ваале существует бесконечный цикл, в котором одна раса сменяется другой, но неизменными остаются только золотые и чёрные ангелы, которые вечно противостоят друг другу.

Древние ксеносы видели ангелов иначе, но не сомневались в их существовании и силе. Они возводили в их честь мегалиты, ныне обращённые в прах. Потом, в Золотой Век сюда прибыли колонисты с Терры. Быть может, они истребили местное население или разделили с ним этот мир. А может, тут никого уже не было. Так или иначе, люди узнали про тоннели под горой и про ангелов, что ведут борьбу в Имматериуме от начала времён.

Позже, в эпоху Великого крестового похода, эти истории станут не более, чем полузабытыми легендами. Затем, после Ереси Хоруса, они вновь обретут плоть благодаря человеческой вере. Сегодня псайкеры Кровавых Ангелов хорошо знают о вечном противостоянии. Они знают, что когда Сын Ваала создаёт что-то прекрасное или защищает слабого, Золотой Ангел становится сильнее. В свою очередь Чёрный Ангел обретает мощь, когда кто-то из генетических наследников Сангвиния поддаётся Чёрной Ярости.

Для Кровавых Ангелов две противоборствующие стороны чётко персонифицированы. Золотой Ангел – это Сангвинор, тогда как Чёрный Ангел воплотил в своём образе проклятье Ордена. Из видения, которое явилось Мефистону во время Рубикона, он узнал, что Чёрный Ангел берёт верх, потому что баланс сил во вселенной сместился из-за Великого Разлома, и одного Сангвинора теперь недостаточно, чтобы сдержать тьму. Это бремя на себя берёт Мефистон, Повелитель Смерти, но сегодня мы говорим не о нём.

Сегодня мы говорим о Сангвинии, гестационная капсула которого упала на Ваал, мир, где уже миллионы лет знают об ангелах. Может ли это быть случайностью? Может ли быть случайностью то, что Девятый сын Императора получил уникальную мутацию – белоснежные ангельские крылья? В романе «Где ангел не решится сделать шаг» Джеймса Сваллоу демон Слаанеш по имени Кирисс говорит, что всё это было планом Четвёрки. Что это боги Хаоса привели Сангвиния на Ваал, дали ему крылья, дар предвиденья и заодно – отравили его кровь смертоносным проклятьем.

На самом деле, Сангвиний попал не на сам Ваал. Планета всегда являла собой ржаво-красные пустоши, едва пригодные для обитания. А вот его луны в Золотой Век выглядели как два идиллических рая. Ваал Индиктус, который имперцы времён Великого крестового похода назовут Ваал Секундус, с орбиты смотрелся как сине-зелёный шар, потому что всю его поверхность покрывали чистые искристые океаны и мощные изумрудные леса. Ваал Фортуната, позже названный Ваал Примус, не был столь густо покрыт растительностью, да и водных массивов на нём было меньше. Однако и здесь жизнь кипела на просторах самых разнообразных биомов – от саванн до тундр.

Вокруг Ваал Фортуната люди Золотой Эры разместили пояс орбитальных станций. Неизвестно, какую роль играли эти станции. Были ли они пустотными исследовательскими, производственными комплексами или оборонительными рубежами. Так или иначе, во время Долгой Ночи рай превратился в преисподнюю. И не по вине ксеносов, человек сам уничтожил эти прекрасные жемчужины в бескрайней пустоте космоса.

Население лун Ваала не сохранило никаких сведений о том, что привело к началу опустошительной войны. Факт остаётся фактом – люди начали бойню, используя против подобных себе самое смертоносное вооружение, включая атомное. На Ваале и Ваале Примус не осталось живых, причём орбитальные станции Примуса рухнули на мир, через века обретя очертания горных хребтов. Ваал Секундус также превратился в радиоактивную пустыню, но люди здесь выжили, несмотря на критический уровень радиации.

Многие мутировали. По правде, так или иначе мутировало всё население луны, но некоторым повезло сохранить относительно человеческий облик, тогда как большинство превратилось в уродливых обезумевших монстров, которые бродили по миру хаотично образовывающимися группами, сражаясь со всеми подряд за скудные ресурсы. Люди тоже не были едины, они разделились на несколько племён, самое многочисленное из которых называлось Кровь (альтернативные названия – Чистые и Чистая Кровь).

Уже на этом моменте мы можем увидеть совсем не случайную аналогию. Столь же прозрачную, сколь и трагичную. Ваал Примус и Ваал Секундус – два рая, которые людскими усилиями не только сохранили свой первозданный вид, но стали ещё лучше. Они воплотили в себе апофеоз человеческих технологий, которые в Золотую Эру подарили людям звёзды. Но всё это время в сердцах человеческих жила тьма. Тьма столь смертоносная и всепоглощающая, что едва ей дали свободу, она тут же превратила в радиоактивную пыль всё, что было создано людским гением.

Великий Ангел был таким же. Безупречным. Непогрешимым. Лучшим из всех. Но в его крови жило зло, которому даже нельзя подобрать определение. Зло столь абсолютное, что сам Великий Ангел встал перед ним на колени. Но я забегаю вперёд. Здесь ещё стоит отметить, что едва ли человеческая цивилизация Ваала была уничтожена случайно. Вы ведь помните про варп-источник в сердце планеты, про загадочные тоннели и ангелов, что вовсе не были мифом?..

Похоже, у Ваала действительно был свой Уроборос, мощь которого закономерно усилилась во время Долгой Ночи, что поспособствовало развитию апокалипсического конфликта. Знал ли об этом Сангвиний? Вряд ли. Кажется, он мог бы догадаться, если бы не постоянная война с самим собой. И снова было бы странно видеть в этом совпадение.

Едва ли все утверждения Кирисса – правда, но в главном он будто бы не солгал. Изначально Сангвиний, как и Ангрон, как, возможно, все они, был безупречен. Но Четвёрка привела его на Ваал, где местный Уроборос отравил кровь Великого Ангела. Хотя он же, судя по всему, и сделал Девятого примарха тем самым Ангелом.

III

О становлении Сангвиния на Ваале мы знаем немного. Место, где рухнула его гестационная капсула, позе назовут Падением Ангела. Его очень быстро нашли члены уже упомянутого племени Кровь. Но на самом деле они опоздали. Первым ребёнка, впервые увидевшего дневной свет, отыскал Огненный Скорпион, одно из самых опасных созданий, обитающих на Ваале Секундус.

Разумеется, прекрасное ликом и телом дитя с ангельскими крыльями разорвало жуткое существо в клочья, но любопытно другое. Дело в том, что Огненные Скорпионы обитают только в системе Ваал и… в Чернокаменных Крепостях. Их не встретить ни в одной другой точке галактики. Что это может значить?

Мы знаем, что Чернокаменные создали эльдары, чтобы уничтожить К’Тан, но никакой связи между Огненными Скорпионами и эльдарами нет. Значит, существа пришли в крепости сами. Учитывая, что Чернокаменные связаны с Имматериумом, а в некоторых из них находятся врата в Паутину, Скорпионы могли использовать любой из двух путей.

Получается, на Ваале есть врата в Паутину или стабильный варп-разлом, в который можно войти, но из которого нельзя выйти (в противном случае планету давно заполонили бы демоны). Выше я упомянул, что разлом, похоже, действительно есть, хотя нигде однозначно не описана сущность источника под Аркс Ангеликум. Значит, Огненные Скорпионы попали в Чернокаменные с Ваала через варп. Трудно представить, насколько это опасные создания. Но, быть может, наличие разлома не отрицает наличие врат в Паутину?

Кажется, что в пользу второй версии говорит тот факт, что перед Мефистоном в его видении древние жители Ваала предстали как «тощие ксеносы в грубых одеждах, украшенных камнями цвета крови». Могут ли «тощие ксеносы» быть эльдарами на заре своего становления? Есть большой соблазн ответить утвердительно, вот только родные миры аэльдари находили в области Ока Ужаса и если они действительно были на Ваале, то уже не как примитивный вид. Потенциально это могли быть экзодиты и тем не менее, сложно представить, чтобы эльдары поклонялись неким варп-сущностям, как это делали древние обитатели Ваала.

Так что вопрос остаётся открытым. Несомненно то, что мир, приютивший Великого Ангела, куда сложнее, чем может показаться. С его собственным Уроборосом и Огненными Скорпионами, отыскавшими путь в Чернокаменные Крепости. Разумеется, маленький Сангвиний ничего об этом не знал. Племя Чистой Крови приняло его к себе и вскоре он стал для них богом. Искренний и добродетельный, Сангвиний напоминал людям Золотого Ангела из легенд, источник которых они забыли или, скорее, никогда не знали.

Говорят, что ваалиты всего лишь раз видели, как Великий Ангел превращается в Ангела Смерти. Об этом событии почти ничего не известно. Похоже, на лагерь Крови напала орда бродячих мутантов и Сангвиний был вынужден применить все боевые навыки, имевшиеся в его арсенале от рождения. Он в одиночку истребил врагов и люди, которые ему поклонялись, впервые познали страх перед своим защитником. Впрочем, страх быстро сменился трепетным благоговением.

Сангвиния на Ваале действительно считали богом и он не спорил, хотя сам себя так не называл. Племя Чистой Крови сделало его своим лидером, это казалось таким же закономерным и необходимым, как дыхание.

Парящий в белоснежных небесах примарх с лебедиными крыльями взирал на отравленные пустоши и его сердце обливалось кровью. Он скорбел о судьбе людей, вверивших ему свои жизни. Неудивительно, что Великий Ангел принял решение объединить племена Ваала Секундус и истребить бродячих мутантов до последней твари. Что он и сделал аккурат перед прибытием Императора.

Есть мнение, что Повелитель Человечества отыскал Ваал так же, как и Просперо. А Сангвиний, как и Магнус, знал о приближении отца. Именно поэтому, когда Император тайно спустился на планету, его сын находился в месте, известном как Конклав Крови. Там в природном амфитеатре на горе Сераф Великий Ангел обращался к своему народу с пламенной речью. В этой речи он говорил о своём отце и о том, что вскоре должен будет покинуть планету. А потом Сангвиний указал на незнакомца в толпе и подошёл к Императору.

Сангвиний сказал, что готов присоединиться к Великому крестовому походу, но с одним условием. Император должен был пообещать, что ни один имперский чиновник или солдат не приблизится к Ваалу и его лунам без личного разрешения Великого Ангела. Повелитель Человечества согласился. Затем Сангвиний (возможно – в шутку) спросил Императора, что произойдёт, если он окажется единственным сыном, отказавшимся присоединиться к отцу. Император ответил, что это невозможно, потому что во всех известных ему вариантах будущего Сангвиний встаёт на защиту людской расы и завоёвывает для неё звёзды.

В «Отголосках Вечности» Дэмбски-Боудена момент встречи Сангвиния с отцом описан немного иначе, но сути это не меняет, зато добавляет пару концептуальных деталей. Император разговаривает на енохианском, это древний диалект Ваала. Но Сангвиний понимает, что Император на самом деле не владеет языком – он либо извлекает формулировки и звучание из разума сына, либо общается с ним ментально.

В каждом слове Императора Сангвиний видит подтекст – мысли и чувства, которые в этот момент овладевают его отцом. Повелитель Человечества удивляется этой способности Сангвиния. Но для нас важно то, что на вопрос Ангела о его происхождении Император отвечает: «Ты мой сын». Сангвиний ощущает множество подтекстов и альтернативных трактовок – «ты примарх», «ты Девятый военачальник», «ты часть Великой Работы». Но также он видит ещё две формулировки – «тебя украли враги» и «возможно, они изменили тебя». Какие ещё нам нужны доказательства? Доказательства того, что Великий Ангел получил крылья по воле Четвёрки и по её воле он оказался на Ваале.

Теперь процитирую часть того первого диалога отца и сына:

– Ты – смерть веры, – ответил Сангвиний. – Уж это мне известно.

Император посмотрел на него, прежде чем заговорить.

– Да, – согласился он, – и в то же время нет. Откуда ты знаешь об этом?

– Я ведь говорил тебе, что мне снился сегодняшний день. Фрагменты. Тени. Знаки. Иногда они являются, наполненные эмоциями, но лишённые деталей.

– Вера – это оружие, – сказал Император. – Оружие, которое нельзя доверить нашему виду.

– Мой народ почитает меня как своего бога, – парировал Сангвиний. – Это успокаивает их. Несомненно, тебе и твоим бороздящим небеса спутникам мы кажемся примитивными, тараканами в этой отравленной пустыне. Но я вознаграждаю их за веру в меня. Я служу им. Я милосерден, когда мой народ нуждается в этом больше всего, и я несу смерть их врагам.

– Это не делает тебя богом, сын мой.

– Я не сказал, что я бог. Я сказал, что мой народ считает меня богом.

Император хорошо понимает опасность веры. Разумеется, он знает о потенциале веры как оружия против Хаоса, но считает этот вариант гораздо более рискованным, чем «Проект Паутина», в случае реализации которого никакого оружия не потребуется вовсе. Любопытно, что в «Первой стене» Торпа Сигиллит тоже называет веру оружием. Сигиллит, который в «Прологе к Никее» Аннандейла лично убедился, куда ведут благие намеренья.

То же произошло во время Осады с Эуфратией Киилер – её вера в Императора придала сил смертным, которые выстояли там, где не могли выстоять (сюжет новеллы «Гарро: Рыцарь в Сером» Джеймса Сваллоу). Вместе с тем именно Киилер позволила демонам Нургла преодолеть телеэфирную защиту Императорского Дворца. Эуфратия, сама того не ведая, провела во Дворец Корбакса Аттерблайта, что могло привести к ужасным последствиям, если бы не своевременное вмешательство Малкадора и Кустодиев.

Кажется, что Сангвиний оценивает веру в других категориях. Он видит её не как оружие, а как безотчётную преданность, которая по праву вознаграждается. Сам он поступает именно так. И что любопытно – именно так поступает Четвёрка, ведь Боги Хаоса тоже награждают своих чемпионов за преданное служение. Великий Ангел ближе к Хаосу, чем принято считать. Но вместе с тем он близок и со своим отцом, ведь их обоих считали богами, они оба отрицали свою божественность и оба теперь пребывают в состоянии, которое невозможно однозначно идентифицировать.

А интереснее всего то, что именно таким Император задумал Сангвиния. Быть может, крылья и не его замысел (хотя у протопримарха они были!), но Девятый сын должен был стать Ангелом. Это подтверждают слова, которые Повелитель Человечества произнёс в ответ на очередной вопрос «Кто я?», заданный Сангвинием во время их первой встречи:

Ты – авантюра против смерти надежды. Ты – бросок игральных костей в конце игры.

Похоже, эти слова раскрывают всё. Кстати, они же могут указывать на то, что крылья действительно были спланированы Повелителем Человечества. Но главная мысль, которую транслирует Дембски-Боуден, заключается в том, что Сангвиний был создан, чтобы в него верили.

По всей видимости, он был запасным планом на случай, если другие планы по тем или иным причинам не удастся воплотить. Вот почему Император не был раздосадован или огорчён тем, что его сыну на Ваале поклоняются как богу. Более того – он пообещал Сангвинию, что ни один имперский корабль не коснётся мира и его лун без соизволения их владыки.

Но зачем это Сангвинию? По мнению Императора, Ангел таким образом хотел сохранить то, чего ваалиты достигли под его началом. Чего достигла их вера. Ваал по-прежнему оставался смертоносной пустошью, но Народ Чистой Крови избавился от врагов и у них теперь был защитник, под крыльями которого люди были по-настоящему счастливы. Сангвиний не хотел лишать их этого счастья, пытаясь доказать, как в действительности устроен мир.

Так мотив Великого Ангела определил Император, но что примечательно – когда он высказывает свои суждения, Сангвиний молчит, он ничего не подтверждает, хотя и не опровергает. До сих пор остаётся загадкой, что Великий Ангел знал о собственном мире. Возможно ли, что ультиматум, который он поставил отцу, преследовал иную цель? Возможно ли, что он хотел скрыть порчу родной планеты, чтобы её не постигла незавидная участь? Лично мне такой вариант кажется вероятным, особенно учитывая дальнейшие события.

IV

О Сангвинии в период Великого крестового похода я рассказывал на стриме, посвящённом Девятому примарху. С тех пор появилось немало новых книг, но суть повествования не изменилась. Великий Ангел смог преобразить свой легион, изваяв эталонный пример, истинный шедевр из тех, кого раньше за глаза называли Пожирателями Трупов. Потому что они действительно пожирали трупы. Но про изъяны в омофагии я тоже подробно рассказывал на серии стримов о Кровавых Ангелах, поэтому не будут повторяться.

Для сегодняшнего разговора достаточно того, что Сангвиний буквально спас своих сыновей, а его сыновья под дланью добродетельного отца спасли бессчетные миллиарды по всей галактике. Сколько при этом было истреблено мерзких ксеносов и непокорных человеческих цивилизаций – тема для другой беседы.

Девятый стал образцовым штурмовым легионом, который славили по всему Империуму. Но всё же Сангвиний не смог полностью избавить своих воинов от проклятья. Строжайшая дисциплина, тонкая психологическая ритуалистика и эзотерическая медитации вкупе с сублимированием внутренней агрессии через сферу искусства дали великолепный результат, о котором нельзя было и мечтать. Но Красная Жажда продолжала жить в крови Девятого. Потому что она жила в крови их отца.

Хотя изъян имел психическую природу (это подтвердится на Сигнусе Прайм), возможно, что Боги Хаоса не имели к этому отношения. Легион был запятнан изначально. Примарх был запятнан изначально. Его генотип оказался единственным из двадцати, способным создавать безупречные тела из самых уродливых тварей, не имеющих права на существование. Однако речь шла лишь о телах, не о душах. Души прошедших генетическое вознесение навсегда оказывались в плену у тьмы, которую нельзя было победить, только сдержать.

Сангвиний знал это, потому что тьма жила в нём. Он, как никто другой, понимал своих сыновей. И поэтому Великий Ангел был единственным, кто имел шанс остановить вырождение Девятого легиона. И тут мы переходим наконец к сольнику Сангвиния. Сюжет прост – летописец Аваджис Каутенья, талантливый и в прошлом успешный писатель неожиданно допущен к Великому Ангелу Ваала. Ему разрешено говорить с примархом и наблюдать за ним в бою.

Теперь я приведу несколько наиболее примечательных цитат из новеллы Райта и попробую их проанализировать в контексте всего вышесказанного. Вот, что Сангвиний говорит летописцу во время их первой беседы:

– Мне было интересно узнать о своих крыльях. Почему они у меня есть? Как их использовать? – Он улыбнулся. – Разве это не странно? Когда ты был молод, то когда-нибудь задумывался о своих ногах, руках? Конечно, нет. Они всегда были частью тебя. Но я с самого начала осознавал, что мои крылья неестественны. Они были результатом чего-то непредвиденного. Я говорю искренне, несмотря на всё, что знаю сейчас, и до сих пор не могу объяснить их происхождение. Они никогда не ощущались частью меня. Временами я ловил себя на мысли, что мои крылья принадлежат совсем другой душе, и что однажды они будут вырваны из меня и возвращены своему истинному владельцу.

Этот эпизод легко упустить, однако он концептуально важен для понимания личности Сангвиния. Только представьте – примарх с самого начала осознаёт, что с ним что-то не так. Император неявно подтвердил это ещё в их первую встречу. Затем, узнав о Хаосе, Сангвиний понимает, что проклят. Он понимает, что самое чёрное зло живёт в его крови и он передал его своим сыновьям.

Великий Ангел вовсе не безупречен. Сомнения и боль, что точат его каждое мгновение, – о них просто никто не знает. Ведь поделиться не с кем. Кроме отца, который слишком занят, Великий Ангел мог бы открыться только Кёрзу. Но тот блуждал в собственном лабиринте. Однако Ночной Призрак никогда не лгал о том, кем является. Сангвиний же лгал всё время, скрывая свои переживания и саму свою суть. Но до этого мы ещё дойдём.

Аваджису Каутенье Великий Ангел раскрывает слишком многое. Но читателя это не удивляет, ведь с самого начала понятно, что книгу, которую пишет Каутенья, никто никогда не прочтёт. Летописец известен тем, что не боится задавать опасные вопросы и находить правду там, где её быть не может. За это он и попал в немилость у сильных мира сего.

Тут вы можете спросить, зачем вообще Каутенью направили к примарху Кровавых Ангелов? Думаю, за тем же, зачем Сигиллит бесконечно клонировал эльдара, которому рассказывал все свои тайны и бедолага раз за разом кончал жизнь самоубийством. Великому Ангелу нужна была отдушина и её ему предоставили.

Чистая Кровь. Они препирались, обсуждая, следует ли меня убить или спасти. А я просто слушал, уже тогда зная, что они не представляют для меня угрозы. Люди решили взять меня к себе. Если бы они решили обратное, мне бы пришлось убить их всех, как я убивал скорпионов и змей, которыми кишел каждый сантиметр пустыни. И тогда, возможно, рано или поздно на меня наткнулись бы другие. Я мог стать лидером мутантов, а не их гонителем.

Сангвиний говорит как есть, он не даёт оценки своим размышлениям. Понятий «плохо» и «хорошо» для него не существует, он исходит из необходимости. Согласитесь, это не вяжется с тем идеализированным образом, который мы вроде бы хорошо знаем. Который знает весь Империум.

Любопытно было бы взглянуть на Ваал Секундус, где всё сложилось наоборот и Великий Ангел истребил людские племена, объединив мутантов. Хотя вряд ли это что-то изменило бы в перспективе. Ведь кровь Девятого примарха, как я уже сказал, даже самых мерзостных тварей превращала в совершенство.

Дальше Сангвиний объясняет летописцу, почему настоял на изоляции Ваала и сохранил его в первозданном виде:

Я не позволю, чтобы к Ваалу Секундус кто-то прикоснулся. Это место, откуда мы пришли. Яды дают дары – если ты сможешь пережить их укус, то сможешь пережить многое другое. Ты можешь узреть видения в лихорадке. Ты можешь трансмутировать ядовитый элемент и стать сосудом чистоты. Я никогда не правил здоровыми людьми. Как тот же Робаут. Я всегда был повелителем несчастных и учился на этом. Я и сам убог, нестандартен. Очищать и преображать – вот наш дар. Мы всасываем болезнь, мы принимаем её, и в наших душах она превращается в красоту.

Может показаться, что примарх лукавит. Однако я думаю, что Великий Ангел верит в то, что говорит. И отчасти это правда. Ведь он передал своим сыновьям уникальную способность – не просто сдерживать яд, но использовать его во благо человечества. Лучший тому пример – Мефистон, который стал тюрьмой для Чёрного Ангела и обрёл силу, способную повергать самых жестоких и непримиримых врагов людской расы. При этом сам Повелитель Смерти – чудовище, во многих отношениях.

Но вернёмся к Аваджису Каутенье, который видел Кровавых Ангелов и их примаха в бою. На моей памяти, это единственный персонаж во всём бэке, который прямо обосновывает шокирующую ненависть и откровенную мстительность Девятого. Спорить с его доводами сложно:

Это было личное. Это была месть.

Я обожал их за это. Трон, я не сочувствовал. Ведь это были не мы. Это были ксеносы, нелюди, чужие. Это были те, кто охотился на нас в годы мрака. Они были паразитами, крысами в трюме, переносчиками болезней. Чем раньше они все уйдут, тем лучше. Удивлены, услышав это от меня? Не удивляйтесь. Вы вполне можете думать иначе. Вы можете найти такое отношение неприятным, но для меня это роскошь. Ведь я знаю историю своего вида.

Мы так долго были беззащитны перед ними. Вы можете сколько угодно критиковать крестовый поход – я и сам это делаю, – но вы не должны забывать, что вначале наша раса стояла на коленях. Каждое человеческое дитя знало истории о том, как внезапно небо темнеет и на землю спускаются корабли, а из теней появляются глаза, клыки, иглы.

Месть. Это было прекрасно.

Мне нравилось. Как бы я ни отшатывался от того, что мы сделали с себе подобными во имя Объединения, я наслаждался запахом плоти ксеносов, поджаривающейся в кругу разрушения. Думаю, он тоже. Я мог видеть его в апогее наступления, и несмотря на то, что Титаны заставляли мои руки дрожать, его действия были чем-то принципиально другим. Он взлетал и нырял, взмывал и падал, внутри и вокруг этой инфернальной сети из огня и плазмы.

Легион не сдерживался, сжигая атмосферу, а он просто прокладывал свой замысловатый путь сквозь всё это, оставляя за собой лишь пламя и дым. Будто комета с человеческой головой, и это его копье подобное звезде во мраке.

Чужие дрогнули, эти твари, эти монстры, они столкнулись с выпущенным на свободу сыном Императора. Он сломил их. И они кричали. Крики чужих, исходящие из нечеловеческих глоток, поднимаются хором страха и ужаса. Он и раньше злился. Я видел это, и это пробрало меня до костей. Но в этот раз всё иначе. Ведь ксеносы причинили вред его сыновьям. И вот мой совет прост. Это совет любому, кто может хоть подумать о том, чтобы повторить ошибку чужих. Не надо. Просто не делайте этого.

Прямолинейно. Жестоко. Правильно. Таким был Империум периода Великого крестового похода и такими были Кровавые Ангелы. Таким был Сангвиний. Он отлично знал, что нужно для победы. И делал это, обрекая свою душу на вечную тьму. Потому что во тьме его душа была рождена и туда, как он знал, она однажды отправиться. Выше я привёл цитату, где Великий Ангел говорит о способности людей Ваала к преображению. Вот развитие той мысли уже от лица Каутеньи:

И всё же я не мог отвести от них глаз. Казалось, что они находились в каком-то экстазе. Они любили свою работу. Они рубили, били кулаками, кололи, резали, сталкиваясь лицом к лицу с ужасами, на которые я едва мог смотреть, и они становились... самими собой.

Никакой сдержанной надменности, никакого усердного внимания к какому-то замысловатому украшению, только основы. Сырой материал. То, для чего они были созданы.

Очищать и преображать – таков был их дар.

Сам Сангвиний говорил это, гордился этим, верил в это. Тогда я понял – такой была их реальность, а всё остальное, все прекрасные предметы и эстетический труд, являлись просто прикрытием. Получается, это даже не маска. Не зеркало. Второстепенное представление. Отвлекающий маневр.

Крис Райт показывает нам истинного Сангвиния глазами смертного. Смертный видит Великого Ангела без прикрас, говорит с ним. Но по-прежнему отказывается принять правду, хотя уже всё понял. Образ Сангвиния слишком прекрасен, чтобы позволить правде запятнать его. И вскоре Каутенья сдаётся…

Но прежде летописец не может не отметить уникальный дар Великого Ангела. Предвиденье. Хотя на уровне смертных всё это существует в форме неподтверждаемых слухов, Кровавые Ангелы знают, на что способен их отец, да и сам примарх этого не скрывает. Тут любопытно проследить за мыслью Каутеньи, когда он смотрит на Великого Ангела в бою:

Пытаться уловить, как он это делал – как сражался, как убивал, – было непросто. Отчасти из-за скорости, идеальной отточенности каждого движения, преломлений в мерцающем свете, из-за чего всё это скорее казалось актом волшебства, чем физики.

Но, как и прежде, я видел невозможность в его движениях. Мы смертны, мы совершаем ошибки. Мы целимся, но промахиваемся; мы боремся, но терпим неудачу. Он никогда не промахивался. Он никогда не терпел неудач. И оказывается, что человеческий мозг не очень хорошо это обрабатывает. Мы начинаем пытаться классифицировать это как что-то другое – работающий механизм, действие химической реакции, влияние гравитации. Я едва ли мог заметить какое-либо родство с ним вообще, не только потому, что он был лучше, но и потому, что он был другим.

Летописец настойчив, он действительно хорош в своём деле. В очередной раз мы убеждаемся, что именно Каутенья должен был оказаться здесь. Он идёт вперёд, несмотря на страх, и хочет докопаться до истины. Примарх раскрывается летописцу. Но лишь потому, что знает – ни одно слово Аваджиса не выйдет за пределы его рукописи:

– Я смотрел, как вы сражались, и не могу выбросить это из головы. Мне казалось, что вы способны видеть нечто, недоступное никому из нас. Заглядывать вперёд. Словно у вас свой особый доступ к будущему.

Сангвиний кивнул.

– Это дар, гораздо более ценный, чем мои крылья. Но не думай, что он непогрешим. Моё умение ненадёжно: ошибается так же часто, как угадывает. – Он провёл кончиком пальца по ободку своего кубка. – Предвидение... Иногда оно открывает что-то конкретное – движения врага, изгиб топора, – а порой что-то более расплывчатое. Течение Крестового похода. Удел чьей-то души.

– Наверняка это делает вас почти неуязвимым.

Ангел пожал плечами.

– Не совсем. Видение может запутать тебя. Или, даже если оно истинно, ты рискуешь выбрать неверную дорогу, пытаясь воплотить его в жизнь. Оно может привести к одержимости: узрев исход, которого хочется избежать, ты попробуешь предотвратить его, но тем самым причинишь ещё больше вреда. Или же тобой овладеет стремление к чему-то хорошему, и ради успеха в этом деле ты забудешь о долге, а значит, собьёшься с пути. Такой дар можно кое-где применять, однако я не считаю его благословением.

– А видите ли вы, что ждёт в будущем вас?

– Нет. По крайней мере пока.

– Как насчёт Империума?

– Без особых подробностей. Поверь, обрывочные проблески возможных уделов чаще всего менее полезны, чем незнание.

– Безусловно, иногда это так. Но точно есть случаи, когда предвидение бесценно.

– Так бывало. Так будет снова.

– И всё послужит легиону.

– И он будет развиваться.

– Пока вы не станете образцами совершенства, которыми восхищается весь Империум.

– Мы уже заслужили такую репутацию.

– Я согласен. Но вы чуточку перегибаете, не так ли? – У меня свело живот. Я сам не понимал, почему веду себя так настойчиво. – В смысле, золото. Роспись эмалью, лак. Словно вы хотите, чтобы мы думали, будто всё это – маска.

Сангвиний улыбнулся. Трон, как же приятно это выглядело.

– Гипсовое лицо поверх чего-то менее изысканного, – произнёс он.

В самом начале своего знакомства с Девятым и его примархом летописец предположил, что вычурность убранства боевых кораблей легиона обусловлена тем, что Сангвиний рос в крайней нищете. И таким образом он якобы пытался компенсировать застарелый комплекс, буквально наполняя мир вокруг себя совершенством, которое всегда стояло в шаге от излишества. Лишь со временем Каутенья понял свою ошибку и увидел настоящую причину.

Он увидел Кровавых Ангелов в бою и понял, что лишь в сердце битвы они становятся самими собой. Они прирождённые убийцы, таков их удел и этот удел их устраивает. Если к Астартес можно применить определение «счастливый», то воины Девятого были счастливы только в схватке. С другими легионами было иначе.

Воины Хана умели наслаждаться битвой, но лишь по необходимости. Для сыновей Ангрона чужая кровь на зубьях топора стала самоцелью. Истинные Повелители Ночи не упивались людским страданием, а отребье Скрайвока делало именно это – стремилось причинять боль, мучить, но не убивать. И только Кровавые Ангелы действительно испытывали экстатическое освобождение от убийства.

V

Сложно представить, как отреагировали бы люди Империума, узнав правду о Девятом. Но Аваджису Каутенье показали больше, чем он хотел увидеть. Ему рассказали о Красной Жажде. Точнее – он сам докопался, пытаясь найти пропавшего воина Аэлиона. Тогда же он узнал про Офанимов – тех, в чьи обязанности входит распознавать первые признаки Красной Жажды и убивать или изолировать воинов, поддавшихся скверне. Первое, по словам Великого Ангела, происходит гораздо чаще и это предпочтительнее для самих легионеров.

– На нас лежит проклятие, – сказал Сангвиний. – Легион был проклят с самого начала, и в первые годы они потакали этому. Никто не показал им иного пути, поэтому они подчинились проклятию, позволили ему властвовать над собой. Они удовлетворяли свой аппетит. Совершались ужасные вещи, зверства, которых никогда должно было быть, но кто пытался им помочь? Поднять их из трясины и показать выход? Никто. Ни мой отец, ни Малкадор. Напротив, их бросали в самые тяжёлые ситуации, такие, которые бы сокрушили любую силу, не прибегавшую к тем методам, что использовали они. Воины восставали снова и снова, никогда не умирали, никогда не жили. Ты спросишь меня, почему они терпели эти пытки? Ничего не менялось. Имплантировались те же органы. Выдвигались те же требования. Их кровь такая, какой были всегда.

Удивительно, но кажется Сангвиний обвиняет своего отца и Регента Терры в бездействии. Хотя вряд ли это должно нас удивлять, ведь мы знаем, как Великий Ангел любит своих сыновей. И всё же – это он обрёк их на вечные муки.

Я поднял на него глаза. Увидел суровую красоту его нагрудника, его доспехи, осанку. Мне с самого начала хотелось верить, что в нём есть какой-то изъян, что-то, что я могу обнаружить и разоблачить. Теперь я знал, что этот недостаток действительно есть, и видел его ужасные последствия, но я также видел стремление преодолеть его. Сангвиний пришёл не для того, чтобы искупить недуг легиона, он сам был недугом легиона, но он же и единственный путь, который у них остался. Яд и лекарство, объединённые вместе, которые невозможно разделить.

На этом откровение Аваджиса Каутеньи не заканчивается. Он собирает образ примарха воедино и понимает наконец, кем на самом деле является Великий Ангел.

Я думаю, что примарх Кровавых Ангелов знал об этом. И в тот момент, больше, чем когда либо, потому что он всё время прилагал усилия, чтобы поддерживать личность, которую мы от него ожидали, в то время как Хорус просто оставался самим собой, впечатляющим от природы, красивым, но не прекрасным, энергичным, но не маниакальным.

Ему не нужно было прилагать усилий, чтобы достичь этого, никакого погружения в творчество, чтобы возвысить своё вымученное наследие, только лёгкое, слегла распутное обаяние прирождённого лидера, который так же легко плавал в политических водах, как и доминировал на поле боя.

Тогда я понял, почему Император сделал то, что сделал, хотя это не развеяло все сомнения относительно предмета моего изучения. Потому что можно было по-другому назвать то, что Сангвиний всё время поддерживал образ, – он просто притворялся. И ещё один способ, как назвать то, что он притворялся, заключался в том, чтобы сказать прямо – он лгал.

Всё так. Великий Ангел оказался Великим Лжецом. Был ли у него выбор? Это как посмотреть. Но факт остаётся фактом – Сангвиний всю свою жизнь носил маску и обучил этому своих сыновей, чтобы скрыть чудовищ от глаз тех, кто видел в них героев. А парадокс в том, что чудовища действительно были героями. В точности как их отец. Вот заключение, которое делает летописец после знакомства с Сангвинием:

Да, именно таким я его и представлял: неполноценным, противоречивым персонажем, пытающимся преодолеть внутренние недостатки ради тех, кто от него зависел. Это казалось мне более достойным героизма, чем все несомненные боевые качества. Это делало его похожим на нас. Он играл той колодой, которая ему выпала, и, возможно, он найдёт способ одержать ей победу, в конце концов став таким же великим, каким его изображает пропаганда.

На самом деле, в сольнике Сангвиния есть и другие откровения, немногим менее любопытные. Но об этом в другой раз. Трагедию Великого Ангела Крис Райт мастерски завершает в эпилоге, который внезапно переносит нас на много лет вперёд.

Летописцев давно нет, но во все времена находились люди, готовые отыскать правду, чего бы им это не стоило. Давно нет Аваджиса Каутеньи, но его работа сохранилась. Давно нет Сангвиния, по крайней мере – в материальном мире, но его наследие существует. Существует память о примархе-лжеце, который лгал каждое мгновение своей жизни, но лишь потому, что иначе было нельзя.

Всё происходит как должно. Чушь об Имперской Истине стёрта из памяти человечества. За исключением нескольких сторонников в Адептус Астартес, чья хватка над Империумом в любом случае оказалась ослаблена после реформ Кодекса, никто теперь не сомневается, что Император – бог, и никто теперь не сомневался, что его божественность – всё, что стоит между ними и повторением Великой Ереси. Фундамент заложен, и теперь его возводят с тем же усердием, с каким возводились шпили соборов. Всё или ничего. Сангвиний, бедный, обречённый Сангвиний, прекрасно это знал. Он скрывал то, что нужно было скрыть, и показывал то, что нужно.

Каутенью убили, а все экземпляры его работы сожгли. Потому что для всех Сангвиний – святой, почти такой же великий, как его отец. В новом Империуме это не просто образ, это религия. Та самая вера, о которой Ангел хорошо знал. И знал, к чёму всё это приведёт.

Полотно было прекрасно. Так же прекрасно, как Сангвиний при жизни, Сангвиний – безупречный. Никаких сомнений, никаких секретов, только великолепие. Когда-то Империум превыше всего ставил свою правду, но это его подвело. Ложь сильнее, и её можно поддерживать вечно.

– Вот он – тот, кем ты должен быть для всех нас, – произнесла женщина, глядя, как пламя взметается всё выше. – Сангвиний. Великий Ангел.

Лично меня сольник Сангвиния заставил иначе взглянуть на Девятого примарха. Не то, чтобы раньше мы не знали о проклятии в его крови. Знали, и очень хорошо. Мы знали, что он скрывал его ото всех. Но то была лишь верхушка айсберга. Крис Райт показал нам, что ложь Великого Ангела куда глубже, а его душа куда чернее, чем принято думать. Но от этого путь примарха становится лишь трагичнее, и мы понимаем, насколько в действительности он был силён, раз не сошёл с ума от своей ноши и остался верен до конца.

VI

Интересно, что Четвёрка, виртуозно спланировавшая Ересь, сумевшая без труда переманить на свою сторону Магнуса, Мортариона, Пертурабо и других примархов-предателей, переоценила себя в случае с Сангвинием. Великий Ангел устоял перед всеми соблазнами, однако же – не в одиночку. Как сказал Каутенья, он – яд для своего легион, но он же и спасение.

Теперь они такие, каким он был когда-то. А он теперь такой, какими когда-то были они.

И это действительно так – Великий Ангел сделал своих сыновей защитниками человечества и самой жизни, преданными, безупречными. Это подтверждает хотя бы тот легендарный эпизод на Сигнус Прайм, когда Кирисс сделал Сангвинию предложение, от которого тот не мог отказаться (роман «Где ангел не решится сделать шаг» Джеймса Сваллоу):

– Впусти пламя гнева в себя, – сказал Кирисс. – Прими его. Пойдём со мной, последуй за своим возлюбленным братом Хорусом. Сделай это, и твои сыновья будут освобождены. Я обещаю. Твой легион будет избавлен от изъяна, Ангел. Они больше никогда не познают его снова. Их жизнь в обмен на твою.

Сангвиний соглашается. Примарх не мог поступить иначе, ведь он буквально посвятил свою жизнь сыновьям, чтобы они посвятили свои жизни людям. Но апотекарий Мерос не подчинился приказу отца и отдал себя вместо него. Его жертва спасла Великого Ангела от падения, но стоило ли оно того? Ведь если Кирисс не лгал, Красная Жажда могла навсегда оставить Девятый. История сделает виток через десять тысяч лет:

– Я даю тебе выбор, который давали Сангвинию – корысть лишь для себя или полное бескорыстие. Выбор, который встаёт перед всеми. Снова и снова. Что же ты будешь делать, Повелитель Смерти?

– Они уже ненавидят меня, – еле слышно ответил Мефистон и заглянул вглубь горящего города. Созданий, безумствовавших там, едва можно было назвать его братьями. – Те, кто не знает страха, боятся меня. Даже командор Данте не может скрыть беспокойства, когда я приближаюсь. Асторат презирает меня. Само моё существование несёт опасность для всех.

– Они возненавидят тебя ещё больше и даже не узнают, почему. Они никогда не узнают, какое бремя ты несёшь. Никогда не узнают, какой выбор у тебя был.

– Я стану этим? – он поднял взгляд на гигантского чёрного ангела в небе.

– Однажды. Он существует, существовал вечно и будет существовать. Но ты можешь сдержать его.

Трудно сказать, с кем Мефистон говорит в этом эпизоде. Исходя из сюжета романа «Тьма в крови» Гая Хэйли, это точно не Кирисс. Другой демон? Возможно, но ведь Мефистон узнаёт в нём Сангвиния. И хотя само создание отрицает, что является генетическим предком Кровавого Ангела, мы с вами отлично знаем, что значит такое отрицание. Ведь Император тоже отрицал свою божественность…

VII

Сангвиний прошёл долгий путь от радиоактивных пустынь Ваала до окровавленных Врат Вечности. На этом пути особенно важен сюжет «Гибельного шторма» Аннандейла, но это отдельная история, большая и интересная. Поэтому перейду сразу к «Отголоскам Вечности» Аарона Дэмбски-Боудена, где Кровавые Ангелы отступают, теряя позицию за позицией, но за каждый метр имперской земли предатели платят непомерную цену. И конечно Великий Ангел всегда где-то рядом, в небесах или среди грязи и крови. Разит предателей, вдохновляя своих сыновей и смертных одним лишь присутствием:

Весть о Сангвинии распространилась по воксу. Сообщалось, что он был на южной стене, отражая атаку сапёров; или на западной стене, руководя абордажем Титана «Император»; или на северной стене, собирая разбитых защитников и возвращая утраченные позиции; или на восточной стене, где он охотился на вражеских офицеров, пикируя на них вниз и снова взлетая после каждого подтверждённого убийства.

Великий Ангел был везде. Он сражался месяцами, не давая себе ни минуты сна. Примарх прекращал сражение только чтобы спасти кого-то. Например, так он вынес из бойни едва живого Зефона, о котором мы тоже однажды поговорим.

А потом явился Ка’Бандха, чемпион Кхорна, который едва не одолел Великого Ангела на Сигнус Прайм. Тогда демон в один момент лишил жизни несколько сотен Кровавых Ангелов и боль от потери едва не разорвала связь между душой и телом Сангвиния. Однако библиарии Девятого вернули отца и он изгнал чудовище в его реальность. Что интересно – Кхорн не наказал Ка’Бандху за провал, он лишь отослал его восстанавливать силы.

И вот Бичеватель Девятого Рода вернулся, чтобы закончить свою миссию. Но в этот раз Великий Ангел знал, с чем ему предстоит столкнуться. Он сразился с демоном и развоплотил его без каких-либо трудностей, даже не получив серьёзных ран. Вот финал их схватки, которую мы видим глазами Зефона:

Сангвиний дал раненому зверю то, чего он желал. Зефон наблюдал, как его примарх сокращает дистанцию, белые крылья гладко прилегали к его спине. Ангел схватил существо, когда оно набирало мощь в своём восхождении, ушёл в сторону от когтей демона и нанёс удар сзади с силой гнева Самого Императора.

Он ударил между крыльями, рукоять меча вошла в позвоночник создания, раздробив его спину и вырвавшись из нагрудника Ка'Бандхи. Остриё клинка зашипело, из раны потёк дым украденных душ, и демон ещё мгновение висел в воздухе, бросая вызов законам смертных. Он подавился, из его открытой пасти потекла жижа непереваренных останков.

Ка'Бандха пал. Существо врезалось в стену Санктума и, падая, оставило за собой пятно демонической крови. Его крылья больше не бились. Его конечности были мертвы. Сангвиний последовал за телом вниз, удерживая демона сзади за шею и вонзив рукоять своего меча в его позвоночник.

Он мог бы позволить чудовищу просто упасть. Зефон всегда будет думать об этом в последующие дни, годы, десятилетия, когда оденет чёрное и пойдёт в бой за Империю, которую перестанет понимать. Сангвиний мог позволить демону упасть на землю перед Вратами Вечности.

Но Ангел закричал, и звук этот был наполнен такой же яростью, как и любой другой звук, когда-либо исходивший из горла демона. Он швырнул умирающего монстра через Королевское Вознесение. Тот врезался в наступающую орду и бессильно покатился вниз по мраморной лестнице.

На протяжении всего поединка Великий Ангел сосредоточен, каждый его удар, каждое движение выверено и безупречно. И вот, в миг абсолютного триумфа, маска даёт трещину. Ангел кричит так, как кричат демоны. Всего на мгновение он обнажает тьму своего сердца, но в яростной резне никто этого не замечает. Зная это, Сангвиний на секунду позволяет себе стать собой.

Впрочем, мы уже видели Великого Ангела таким, не правда ли? В упомянутом «Гибельном шторме» Аннандейла. Я читал этот роман много лет назад и в тот момент не вполне понял эпизод, который сейчас процитирую. Тогда мне показалось, что Аннандейл ошибся. Не до конца разобрался в характере персонажа и заставил его сделать то, чего Великий Ангел никогда бы не сделал. Однако же, в свете сегодняшнего разговора всё выглядит иначе:

– Ты должен ответить за свои преступления.

– Он не станет меня казнить. Мы оба это знаем.

– Действительно, – согласился Сангвиний. Внезапно ему в голову пришла новая возможность. Он раз за разом прокручивал её в голове, прежде чем понял, что это не просто мечты. Мысль появилась не как внезапная вспышка, а словно солнце, медленно встающее из-за горизонта. Это была надежда, рождённая во тьме, закалённая в отчаянии, тонкая, как лезвие ножа... Но как же она могла послужить делу света! Она могла стать настоящим спасением.

Среди всей лжи и манипуляций Мадаила скрывалась правда. Выбор был. Можно было изменить судьбу. Вопрос в том, только ли на Давине представлялась такая возможность. Сангвиний решил испытать своё предположение.

– Отец тебя не убьёт, – сказал он. – Я думаю, что надо бы, но ты прав. Он не станет.

– В тюрьме будет скучно, – прошипел Кёрз. – Мне будет не хватать наших бесед.

Сангвиний пропустил издевку мимо ушей.

– Отец может поступить ещё хуже, – продолжил Ангел, внимательно следя за выражением лица брата. – Он может тебя простить.

Удар попал в цель. Маска презрения, за которой прятался Кёрз, исчезла.

Вернулось беспокойство. Глаза, неподвижные, как у рептилии, расширились, будто видели место, где судьба может разветвиться. В буре эмоций, которые воплощались в микроскопических подёргиваниях лицевых мышц Ночного Призрака, Сангвиний увидел гнев и сомнения. Он увидел ужас, который его мятежный брат испытывал при мысли о том, что Вселенная на самом деле не такая, какой он представлял её. И всё то, во что он так истово верил, может оказаться ложью. Наконец, Сангвиний увидел то, что хотел, – самую редкую эмоцию, которая могла мелькнуть в глазах Ночного Призрака. Он увидел надежду.

Именно это ему и было нужно. Ангел получил своё подтверждение.

Он толкнул Кёрза в стазисную капсулу. Ночной Призрак упал в неё и беспомощно замер.

– Он может тебя простить, – повторил Сангвиний. – Но я не могу. Ты не можешь получить ещё один шанс. Я не позволю. Продолжай верить в свою судьбу. Ты получишь то, чего хочешь. Я не повезу тебя к отцу.

– Но и убить меня ты не сможешь. Я умру от рук его убийцы.

– Я и не собирался тебя убивать. Я просто выброшу твою капсулу в космос. Убийца найдёт тебя, когда придёт время. Может, через несколько тысяч лет.

Какая изощрённая жестокость – подарить вожделенную надежду и тут же отнять её. Пожалуй, даже сам Кёрз не сумел бы принести кому-то столько мучений. Неудивительно, что после этого Ночной Призрак окончательно свихнулся. Но сейчас для нас важно то, что Аннандейл на несколько секунд позволил Сангвинию освободиться от своей личины.

Великий Ангел знал, что никто никогда не узнает о его деянии. А даже если Кёрз чудом выживет и кому-то расскажет, едва ли кто-то поверит ему. Ведь Ангелы так не поступают, они не мстительны и уж точно не жестоки. По крайней мере, так принято думать. Однако в рассказе «Когда улетят ангелы» Джона Фрэнча Сангвиний говорит:

Человечество может притязать на свет, который останется после нашего ухода, но я знаю свою природу. И даже в мифах прошлого ангелов создавали не для добрых дел.

VIII

Чтобы до конца осознать эту мысль, эту правду о Легионе Убийц и примархе-лжеце, мне потребовалось много времени. Мне потребовалось прочесть в том числе «Великого Ангела» Криса Райта и «Отголоски Вечности» Аарона Дэмбски-Боудена.

«Яд и лекарство». «Погибель и спасение». «Ангел и демон». Всё это Сангвиний. И ведь «Отголоски» в этом смысле не менее показательны. Например, вот фрагмент разговора между Сангвинием и Дорном:

– Они здесь, – сказал Ангел. – Они собрались перед Дельфийским укреплением, заполонив землю от горизонта до горизонта. Щит Отца отказывает. Они будут у стен с восходом солнца.

В этот миг строгость Дорна наконец покинула его. Он заговорил, удивляясь своей откровенности.

– Я дал тебе столько, сколько мог.

Сангвиний взглянул на него.

– Ты не должен говорить такое. Никто не сделал больше тебя.

«В нём говорит ангельская скромность», – подумал Дорн. Как будто это не Сангвиний и Хан были на передовой с тех пор, как небо в первый раз потемнело от десантных кораблей. Как будто это не защитники из числа людей и легионеров сопротивлялись невыразимой мерзости и жертвовали своими жизнями.

Но нет, Сангвиний конечно же знал об этом. «Он говорит так не из смирения, – понял Дорн. – Он говорит из братской любви».

Преторианец не нуждался в одобрении своих усилий; он никогда не жаждал похвалы и не стремился к признанию. Тем не менее, во время этого разговора между двумя братьями в конце всего сущего слова Сангвиния согрели его.

…

– Прощай, Рогал. – Ангел поднялся на ноги, и голограмма устремилась вверх вместе с ним. – Если мы больше не встретимся во плоти, знай, что для меня было честью быть твоим братом.

Преторианец кивнул Ангелу, желая найти нужные слова, ища их и не находя.

Молчание затянулось.

Сангвиний понимающе улыбнулся. Гололит отключился.

А дальше поединок с Ка’Бандхой и апофеоз романа – схватка с Ангроном. Предсказанная и свершившаяся. Конечно, Великий Ангел давно знал, что выйдет на бой с братом. Он прямо сказал об этом Ангрону ещё в «Потерянных и проклятых» Гая Хэйли. И вот час пробил.

IX

Битва с демон-принцеп описана подробнее, чем сражение с Ка’Бандхой, но в ней нет эпического противостояния, и я думаю, что это намеренное решение автора. В том смысле, что хотя Ангрон сильно ранит Сангвиния, это не поединок на равных. Красный Ангел изначально обречён. Дембски-Боуден говорит об этом практически в самом начале схватки:

Повелитель Красных Песков замахивается, и чёрный клинок визжит, его сталь разжирела на отнятых душах, но Ангел увернулся, взмыв ещё выше. Ангрон бьёт крыльями, бросаясь в погоню, взбешённый своей неуклюжей силой. Это всё равно что сражаться с тенью. Всякий раз, когда он приближается к Сангвинию, Ангел смещается в сторону или складывает крылья и улетает. Каждый пропущенный взмах меча, каждый неудачный захват когтями отзывается в черепе Ангрона всплеском кислоты. Гвозди кусают, чтобы придать ему сил, это так, но они также кусают, чтобы наказать его. Сейчас больше, чем когда-либо, Гвозди впиваются в него под настоятельный голос Хоруса, молящего о смерти Ангела.

Сначала Сангвиний срезает своему демоническому брату лицо, но оно восстанавливается. Затем он лишает Ангрона правой руки до самого плеча, но это тоже не кажется проблемой. Вскоре Великий Ангел пронзает грудь демона, но там больше нет сердец, которые можно поразить. Сангвиний раз за разом наносит противнику раны, которые были бы смертельны для любого примарха. Но Красный Ангел больше не примарх.

Интересно отметить, что, во-первых, Ангрона постоянно отвлекает Хорус. Через свою безвольную марионетку Четвёрка твердит «Убей! Убей его!» Красный Ангел игнорирует их, но это явно ему мешает. Во-вторых, он выводит своё новое тело на пик его возможностей лишь по одной причине – Ангрон боится Гвоздей и боли, которую они обещают в случае неудачи. Вот один из эпизодов, подтверждающих этот вывод:

Воля Хоруса внутри демонического разума. Его слова наполнены Пантеоном, в них заимствованная сила богов. За ними скрывается обещание боли, настоящей боли, боли от Гвоздей. Повелитель Красных Песков сильнее взмахивает крыльями, его меч оставляет за собой след из кричащих душ: мертвецы Терры поют свою песню.

И, наконец, в-третьих, это больше не Ангрон. Вспомните Ночь Волка. Сейчас не важна подоплёка тех событий, я лишь хочу напомнить, что когда Красный Ангел опрокинул Волчьего Короля, он отошёл. Ангрон позволил поверженному (как он думал) противнику отползти и подняться на ноги. Тогда гладиатор ещё помнил о воинской чести. Но теперь он видит, что Великий Ангел слаб. Что он измотан месяцами Осады, изранен. Даже срази его Ангрон, в такой победе не было бы истинного триумфа. Но теперь этому сломленному ничтожному существу плевать. Единственное, чего он хочет – спастись от Гвоздей.

Он чувствует, как Сангвиний устаёт, видит это в мерцании его души. Дух брата дрожит от отчаянной сладости истощения. Война... крепостная стена… Бичеватель Девятого Рода… Да, силы Ангела на исходе.

Через несколько мгновений Сангвиний вновь наносит противнику смертельный удар – он пробивает его голову насквозь своим копьём. Однако демон-принц быстро восстанавливается. Любопытно отметить, что в этот момент, когда его разум мёртв и говорят только инстинкты, Красный Ангел видит проблеск истины о своём брате:

Ангел нисходит с молчанием, от которого разит ложной праведностью – как будто он был существом слишком просвещённым, чтобы испытывать гнев.

Пожалуй, в тот миг на всей Терре только Ангрон видел правду о Великом Ангеле, хотя вряд ли осознавал это. Впрочем, лишь одна правда имела значение – Сангвиний притворялся и лгал всю свою жизнь, чтобы защитить человеческий род от величайшего врага. Самого себя.

Ангел убивает десятки Пожирателей Миров и взмывает в небо. Ангрон бросает копьё брата ему вслед, но тот ловит оружие и метает в ответ. Грудь Нуцерийца снова пробита и в этот раз раны восстанавливаются медленнее. Даже у него есть пределы и Сангвиний знает их.

Но и Ангрон знает слабое место своего врага. В этот момент он поступает так, как истинный Владыка Красных Песков никогда бы не поступил. Понимая, что ему не одолеть Сангвиния в небесах, Ангрон начинает убивать Кровавых Ангелов, чтобы заставить брата спуститься на землю. Это мерзостный недостойный акт, однако он даёт ожидаемый эффект.

Но только один из них бессмертен. Сангвиний, подвластный мускулам смертных, ослабленный войной, начинает замедляться. Его выпады превращаются в уклонения; его удары переходят в парирования. Он отступает, сначала на сантиметры, затем большими шагами. Напряжёнными от усилия глазами он видит, что его оттесняют обратно к осквернённым Вратам Вечности.

В какой-то момент разум Ангрона проясняется в достаточной степени, чтобы буквально сложить два и два. Он позволяет Сангвинию пронзить себя копьём, чтобы приблизиться к брату, схватить его и ударить в ответ. Чёрный Меч, выкованный отступниками Сарума, пронзает живот Великого Ангела. Ангрон наслаждается его агонией. Кхорн наслаждается его агонией. Но агония ложа. Марионетка Четвёрки слишком поздно это понимает – Хорус пытается докричаться до Ангрона, чтобы тот отпустил брата, но уже ничего не изменить.

Протянутые руки Сангвиния смыкаются на горсти черепных кабелей, венчающих голову брата. Ангел сжимает технологические дреды, формирующие внешние регуляторы Гвоздей Мясника, и зверь, которым стал Ангрон, понимает, слишком поздно, намного позже, чем следовало – Ангел разыграл тот же гамбит, рискнув быть пронзённым клинком, чтобы подобраться поближе.

Слова перестают существовать, заменённые бескрайним океаном боли. Настоящей боли, которую, как думал Ангрон, он уже был неспособен испытать, и теперь она ошеломляла его своей непривычной жестокостью.

Это именно то, о чём я говорил вначале – никакого эпического противостояния, тотальное доминирование Великого Ангела. Ослабленный месяцами нескончаемых боёв Сангвиний не пропустил ни одного удара Ангрона, кроме последнего. Кроме того, который он позволил брату нанести, чтобы в ответ убить его. Насколько, насколько это теперь возможно. В этот миг откровения Ангрон даже вспоминает своё имя и видит настоящего Сангвиния, каким его видели лишь двое:

Их глаза встречаются, и во взгляде Ангела нет милосердия. Сангвиний потерян для страстей, которым всегда сопротивлялся. Повелитель Красных Песков видит это в уколах зрачков своего брата, в скрежете его клыков цвета слоновой кости. Ангел обуян кровавой жаждой и на его щеках проступают ярко-синие вены. Это гнев. Это выпущенный на волю Ангел Крови.

Этот гнев настолько абсолютный, что Ангрон чувствует другую позабытую эмоцию: ревности. То, что он видит в глазах Ангела, – это не горькая ненависть из-за жизни, полной жестокого обращения, и не гнев, вызванный волей бога, который вознаграждает только за резню. Он питает Бога Войны, как и всякое кровопролитие, но он рождён не от него. Это собственный гнев Ангела, поклоняющегося только справедливости. Как это прекрасно. Как наивно. Как чисто.

Сангвиний вырывает Гвозди Мясника из головы Ангрона. А так как Гвозди фактически заменили Двенадцатому примарху большую часть мозгла, Великий Ангел буквально разрывает брату голову. Но за миг до этого происходит то, что любой назвал бы невозможным. Любой, кроме Аваджиса Каутеньи.

Тогда он кричит и делает то, чего никогда не делал – ни в своей смертной, ни в бессмертной жизнях. Его рёв болезненной ярости окрашен звуком настолько постыдным, что он проведёт остаток вечности, отказываясь верить, что это произошло. Звук – это слово, а слово - это мольба. Он умоляет.

- Нет, - отвечает зверь своему брату.

И здесь уже зверь – это Сангвиний. Обратите внимание – ему не нужно было поддаваться Красной Жажде, чтобы одолеть Ангрона. Он и так это сделал. Возможно – потому что с самого начала знал, как будет складываться поединок. Тем не менее, Великий Ангел не удержался и отдал себя проклятью. Так же, как в эпизодах с Кёрзом и Ка’Бандхой, Сангвиний знал, что никто не увидит сброшенную маску. И я не думаю, что мы вправе судить его за это. Потому что даже представить не можем, насколько сильно он устал от собственной лжи длинною в целую жизни.

Психическая волна от развоплощения Ангрона свела Пожирателей Миров с ума. Они начали убивать своих союзников и даже собственных братьев по легиону. В этот же момент Шрамы взяли полный контроль над Львиными Вратами и открыли огонь по армаде предателей на орбите планеты. Однако это даже не намёк на победу для лоялистов. Для лоялистов всё кончено, они лишь купили себе ещё немного времени.

Что касается Сангвиния, схватка с Ангроном всё-таки не прошла даром. От боли он не может вспомнить имена легионеров, которые поднесли ему Энкарминовый Клинок, и не в состоянии прочесть символы внутренней иерархии на их наплечниках. Рука, которой он вырвал Гвозди Мясника из головы брата, получила катастрофические повреждения. Но страшнее всего то, что через эту рану в тело Сангвиния что-то попало:

Он может только чувствовать это, распространяющееся по его кровотоку, как жгучий яд, кристаллизующийся в суставах, затрудняющий дыхание. Его брат никогда бы не использовал яд. Это что-то другое, что-то похуже.

Но физическая боль – ничто в сравнении с душевной болью, которую Великому Ангелу суждено испытать мгновение спустя. Он стоит у Врат Вечности, а предатели накатываются неисчислимой ордой. Кровавые Ангелы и Кустодии умирают вокруг, не сдерживая врага, а лишь на доли мгновения замедляя его наступление. Сангвиний понимает, что должен сделать. Но это не просто тяжело. Это невозможно для поистине благородного существа.

Так много людей ещё слишком далеко, чтобы успеть, и они умирают ниже на ступенях Королевского Вознесения. Они продолжают сражаться, окружённые. Обречённые. Его сердце разрывается, когда он видит такую доблесть и понимает, что должен повернуться к ней спиной.

Вспомните, как Каутенья размышлял о том, что Сангвинию приходилось постоянно играть роль, но Хорусу нужно было лишь оставаться собой. После открытия Ваала Великий Ангел много времени провёл со своим братом, фактически Луперкаль был его учителем и наставником. Конечно, Сангвиний понимал истинную разницу между ними. Но он никогда не ревновал и не завидовал. Ибо таков порядок вещей.

– Сир! – кричит один из его сыновей в потоке отступающих воинов. Это Приносящий Скорбь, тот, кто с позором сослал себя на Терру, рядом с ним Расчленитель. Два сына, которые подвели его в лучшие времена, и заставляли его гордиться собой теперь, когда всё потеряно. Он любит их так же, как любит весь свой легион. И хотя он никогда бы не высказал этого вслух, его сердце всегда больше сочувствует разочарованиям, тем, кто изо всех сил пытается достичь совершенства, которое другие считают само собой разумеющимся.

Был ли у Великого Ангела выбор? Конечно, нет. У верных не бывает выбора. Ведь они не умеют предавать. Но умеют сомневаться и лгать. Великий Ангел сомневался и лгал. И он велик именно потому, что выбрал борьбу через подчинение. Он подчинился течению судьбы и собственному року, но каждый миг своей жизни бился с врагами человечества. Потому что знал, что главный враг человечества – это он сам.

Взращённый Четвёркой, обещанный Кхорну, Ангел Крови, совершенный убийца, он сделал всё, чтобы стать героем Империума и защитить смертных от вселенского зла. Выше я привёл цитату, где Сангвиний говорит Дорну, что никто не сделал больше него. Конечно, это всего лишь очередная ложь Ангела. Она не отменяет искренности братской любви, она не отменяет ничего, она просто есть. И с этим Сангвинию приходилось жить, хотя, думается, с этим очень легко было свернуть в сторону или попросту уйти.

Освобождённые, двигатели Врат снова скрежещут. Кровавые Ангелы, которые прямо сейчас проходят через них, делают это в последний момент. Не у всех получается. Некоторые предпочитают повернуть назад, сражаться, чтобы выиграть ещё несколько секунд для своих братьев. Сангвиний приземляется между закрывающимися створками. На мгновение он не знает, каким путём пойдёт – в Санктум или обратно в битву рядом с теми, кто решил остаться в арьергарде и сражаться до конца не на жизнь, а на смерть. Он знает, что хочет сделать, но также он знает, что должен сделать.

Что ж, Великому Ангелу больше не придётся притворяться. Щиты «Мстительно Духа» опущены. Хорус приглашает отца на последний бой и тот примет вызов, потому что никто из лоялистов не знает о приближении Мстящего Сына. Это знают в армаде Хоруса, но Терра в блокаде, ни один сигнал извне на неё не попадает. Очень скоро Сангвинию предстоит поединок, финал которого хорошо известен…

Но и это ложь. Великий Ангел не умер и не умрёт, покуда человечество существует. Покуда существует Ваал с его уроборосом и покуда на Ваале верят в ангелов. Золотого и Чёрного. И ведь ни у первого ни у второго нет этого эпитета – Великий. Потому что велик только один ангел – Ангел Крови.

Источники:

• «Где ангел не решится сделать шаг» Джеймс Сваллоу;
• «Когда улетят ангелы» Джон Фрэнч;
• «Гибельный шторм» Дэвид Аннандейл;
• «Сангвиний: Великий Ангел» Крис Райт;
• «Отголоски Вечности» Аарон Дэмбски-Боуден;
• «Liber Xenologis» Дариус Хинкс.

На сегодня все. С лоялиста – лайк, с хаосита – коммент, с обоих – подписка. Император защищает, Аве Доминус Нокс и Славьте Солнце!